В течение всего 1992 года неуклонно накапливались системные противоречия между сгруппировавшейся вокруг возглавляемой Президентом Ельциным исполнительной власти новой олигархией и большинством демократически (sic! – см. п.2) избранного Съезда народных депутатов и Верховного Совета. После того, как в конце 1992 года истекли выданные Съездом Президенту дополнительные полномочия, позволявшие ему издавать указы нормативного характера, имевшие силу закона, конфликт вошёл в горячую фазу.

Весной 1993-го Ельцин, убедившись, что законодательной поддержки «реформ» в пользу олигархии он не получит, объявил об «особом порядке управления» и пригрозил распустить Съезд и Верховный Совет. Съезд ответил неудавшейся попыткой импичмента. Выход из кризиса был найден в вынесении разногласий на суд народа: тою же весной состоялся знаменитый референдум, на котором гражданам России по согласованному решению Съезда и Президента предстояло высказать своё мнение по четырём вопросам: о доверии Президенту, о доверии проводимому им экономическому курсу и о необходимости проведения досрочных выборов Президента и депутатов.

И – началась власть пеара.

В ходе той кампании впервые стало с кристалльной ясностью понятно, что победу при использовании таких общепринятых демократических процедур, как референдум и всеобщие выборы, заведомо одерживает тот, в чьём распоряжении находятся средства массовой информации и, в первую очередь, главный зомбирующий инструмент – телевидение. (Примерно с тех пор телевизор и прозвали зомбоящиком, а окончательно это название прижилось после президенсткой избирательной кампании 1996 года, о которой речь впереди.) Российский народ был тогда самым натуральным образом вздрючен невиданной доселе по оголтелости вакханалией в демшизоидных СМИ во главе с телевидением и в большинстве своём проголосовал на референдуме так, как его прозомбировали пеарщики: да–да–нет–да.

Перевыборов парламента тогда удалось избежать только потому, что этот вопрос (так же, как вопрос о перевыборах Президента) был объявлен конституционным, т.е. требующим для своего решения большинства не от числа проголосовавших, а от общего числа зарегистрированных избирателей.

Таким образом, с точки зрения принятия юридически значимых решений тот референдум закончился ничем. Его значение было в другом: та кампания зафиксировала печальный и прискорбный для всех честных людей и отрадный для исполнительной власти и пеарщиков факт, что любую кампанию, основанную на принципах всеобщего равного и прямого избирательного права, гарантированно выигрывает тот, кто сумеет лучше распеариться, кто ловчее и надёжнее прозомбирует электорат, заставит его поверить намеренно искажённой информации и проголосовать так, как нужно (властям) и как заказано (пеарщикам).