Из идеологии прогрессивизма выросло мировоззрение Франклина Д. Рузвельта и окружавших его интеллектуалов, так называемого “мозгового треста”. Рузвельт стал президентом в 1933 году, во время нового кризиса, когда Великая Депрессия прервала десятилетие послевоенного процветания. Сомнения в жизнеспособности капитализма, стремление к поиску “третьего пути” вели к рузвельтовскому Новому Курсу с его упором на централизованное планирование экономики и правительственный контроль рынков. Тогда-то Рузвельт и ввел понятие либерализма в новый политический контекст. Он заявил, что либерализм означает “изменившееся представление о долге и ответственности правительства по отношению к экономической жизни”. Впрочем, к этому время само понятие уже утрачивало свое первоначальное значение. В 20-е годы Нью Йорк Таймс (сегодня — самая “либеральная” из ведущих газет страны) уже писала об “экспроприации слова “либерал” красно-радикальной школой мысли” и требовала “вернуть это слово его законным владельцам”. Как показало будущее, либерализм стал по сути неотличим от западноевропейского социализма.

Правительство решило взять на себя заботу о “маленьком человеке”. Чтобы занять тех, кто в результате промышленного спада оказался без работы, администрация развернула невиданную ранее программу работ, которые финансировались казной, — не только строительство дорог, плотин и, между прочим, военных кораблей и самолетов, но и “проекты”, платившие писателям, художникам, историкам за идеологически правильные труды. Как грибы после дождя, стали возникать новые правительственные агентства для руководства разными сторонами экономической жизни. Около двух с половиной миллионов молодых людей были заняты в одном только Гражданском Корпусе Защиты Природы (ССС). Большей частью это была мирная “армия лесников”, занимавшаяся уходом за лесом и подобными работами. Но набирались “лесники” через систему военных вербовочных пунктов и одеты были в армейскую форму из запасов Первой мировой войны. Размещались они в военизированных лагерях и подчинялись воинской дисциплине. Все это было очень похоже на такие же “корпуса”, организованные нацистами в Германии. Снова милитаризм сливался с прогрессивной или либеральной политикой.

Экономическая политика Нового Курса поставила с ног на голову все нормы рыночной экономики. Торговля сельскохозяйственными продуктами регулировалась Вашингтоном. Чтобы поддержать искусственно высокие цены, якобы в интересах фермеров, правительство платило за уничтожение зерна нового урожая. Всю страну облетело дело братьев Шехтер, отданных под суд за... продажу цыплят дешевле, чем требовала бюрократическая система цен. А в это время миллионы безработных голодали, потому что продукты были им не по карману. Многие предприятия были уже готовы нанять их на работу, но не могли себе позволить платить завышенные зарплаты, установленные правительством.

Централизация власти в руках федерального правительства неизбежно вела к возвеличиванию роли того, кто стоял на вершине пирамиды, — самого президента. На эмоциональном уровне отношение масс к отцу Нового Курса иначе, как культом личности, не назовешь. Наряду с личным обаянием Рузвельта этому способствовала почти единогласная поддержка, оказанная ему интеллигенцией. Впервые в американской практике он, со своими еженедельными “беседами у камина”, обратился к радио как средству пропаганды. (Кстати, Гитлер приписывал радио половину своего успеха.)

Какими моделями руководствовалось правительство, взявшее курс на отказ от американской традиции свободного предпринимательства и независимого местного самоуправления?

Рексфорд Г. Тагуэлл, один из архитекторов рузвельтовской экономической политики, посетил СССР, встречался со Сталиным и пришел в восторг от советской системы. Он даже попытался (без большого успеха) открыть в Америке что-то вроде совхоза. Впрочем, нравилась ему и другая революционная система. “Фашизм, — писал он, — это самая чистая, эффективно работающая социальная машина”. Восторженным поклонником Муссолини был и генерал Хью Джонсон, глава Национальной Администрации по Восстановлению (NRA) — важнейшего агентства Нового Курса.

Г. Дж. Уэллс так оценил программу Рузвельта: “Новый Курс — это попытка осуществить действующий социализм. Он чрезвычайно близок к политике и планам русского эксперимента”. В сознании либеральных интеллектуалов фашистская и коммунистическая системы вовсе не были несовместимы. И не только либеральных. В годовщину вступления в должность Рузвельт получил поздравления от... Адольфа Гитлера. Рейхканцлер нашел родство между планами Рузвельта и его собственной программой восстановления экономики Германии. Справедливости ради надо сказать, что последняя была более успешной, чем Новый Курс. Америка так и не смогла выйти из депрессии до самого начала Второй мировой войны.

Бесспорно, Рузвельт был убежденным противником гитлеризма. Именно он ввел Америку в войну против нацистской Германии, — и кто, как не мы, должны быть ему за это благодарны. Но многое в рузвельтовском либерализме должно настораживать. Никто до него не выдвигал себя в президенты четыре раза: это шло вразрез с демократической традицией, установленной Дж. Вашингтоном, первым президентом, — традицией, позднее узаконенной XXII поправкой к Конституции. Только американская система разделения власти ограничивала попытки Рузвельта выйти за пределы своих законных полномочий. Верховный Суд отменял многие решения администрации как неконституционные. Когда Рузвельт захотел расширить состав Верховного Суда за счет своих надежных сторонников, Конгресс ему это не позволил. Рузвельт, как никто до него, усилил роль правительства в стране. Но стать диктатором он не мог.