Конечно, симпатии либералов к фашизму не могли продержаться долго. И Муссолини, и Гитлер довольно скоро — к середине 30-х годов — показали миру свое истинное лицо. И тут произошла неожиданная метаморфоза. Желая откреститься от былого увлечения фашистскими идеями, левая интеллигенция объявила фашизм крайне правой, “наиболее реакционной и террористической формой диктатуры финансового капитала” — и, следовательно, радикальным продолжением идей консерватизма. А консерватизм, как мы уже знаем, есть не что иное, как противоположность либерализма. Так сложилась легенда о полярной противоположности фашизма и либерализма.

Легенда эта хорошо вписывалась в общую линию коммунистической пропаганды. Сталин хотел, чтобы Европа забыла о его экономическом сотрудничестве с фашистской Италией, об альянсе Красной Армии с рейхсвером в обход ограничений Версальского договора. Быть признанным членом левого крыла мировой политики соответствовало его новому курсу антифашистского “народного фронта”. Поддержка либеральной интеллигенции означала, что мировое общественное мнение вскоре закроет глаза на массовые репрессии 30-х годов и последует за Сталиным через все зигзаги советско-германских отношений. Анри Барбюс, Лион Фейхтвангер, Андре Жид будут в числе многих левых деятелей культуры, посетивших его в Кремле. Бернард Шоу выдвинет его на Нобелевскую премию мира. И возникнет газетная формула “Советский народ и все прогрессивное человечество”.



* * *

Сегодняшний американский либерализм не только унаследовал многие идеи либералов старой школы, но и впитал более поздние политические веяния. Как отмечает Голдберг, и Ленин, и Муссолини, и Гитлер возглавляли движения в первую очередь милитаристические, хотя и окрашенные либо “пролетарским интернационализмом”, либо национализмом, либо расизмом. Нынешний американский либерализм в первую очередь пацифистский. Многие из его деятелей были антивоенными активистами времен войны во Вьетнаме. Другой источник либерального движения — это борьба за гражданские права меньшинств в 60-е годы. К этому примешались разнообразные идеи — и феминизма, и сексуальной революции, и всевозможные левые влияния, вплоть до Мао и Че Гевары. И конечно, неизменная антикапиталистическая риторика.

Легко заметить, чего не хватает в этом коктейле, чтобы назвать такую идеологию чисто фашистской: идеи диктатуры. Американский либерализм стоит на твердом демократическом фундаменте даже тогда, когда принципы демократии используются для вовсе не демократических целей.

Новый виток либеральной политики начался с приходом к власти администрации Кеннеди — Джонсона. До сих пор как образец красноречия цитируются слова Кеннеди: “Не спрашивайте, что ваша страна может сделать для вас. Спрашивайте, что вы можете сделать для вашей страны”. Такой призыв к самопожертвованию вполне мог бы прозвучать в устах любого тоталитарного вождя, с их культом Государства, Партии или Vaterland’a.

Впрочем, через полгода после убийства Кеннеди Джонсон уже говорил о том, что именно “страна может сделать для вас”. И никто не мог бы отрицать, что цель его была по-настоящему благородной. “Для вас” означало в первую очередь для тех, кто больше всего нуждался в помощи правительства. Не зря Джонсон начинал свою политическую карьеру под крылом Рузвельта. Великое Общество, — так назвал он обещанную утопию, — будет основано на изобилии и свободе для всех. Оно, говорил Джонсон, “положит конец бедности и расовой несправедливости... каждый ребенок найдет знания, обогащающие его ум и талант... отдых будет временем для созидания и размышления... города будут служить стремлению к красоте и общению”. И т. д., и т. п.

Конечно, Джонсон признавал, что пути к такому раю на земле были пока неясны. Поэтому были созданы около пятнадцати комитетов для изучения вопроса. И вскоре одна за другой стали возникать программы помощи различным группам населения — бедным, меньшинствам, матерям-одиночкам. Из них и выросла система, известная в просторечии как Welfare, т. е. благосостояние. А с нею — и целая философская школа культа правительства-няни, которое заботится о своих подданных от колыбели до могилы. Именно всеохватывающая и всепроникающая роль правительства, по мнению Голдберга, и роднит либерализм с классическим фашизмом.

Декларация Независимости в 1776 году провозгласила стремление к счастью одним из фундаментальных прав человека. Но вопреки американской традиции — добиваться успеха своими силами — все больше людей стали рассчитывать, что счастье будет доставлено прямо на дом добрым правительством. Социальные последствия этой системы привели к легко предсказуемым пагубным последствиям. Вырос целый класс населения, живущий на правительственные подачки в виде денежных выплат и дешевого жилья. Количество детей, рожденных вне брака и растущих вне нормальной семьи, достигло катастрофического уровня, что привело уже к потомственной зависимости от правительства. Начиная с 1964 года, преступность росла примерно на 20% в год. Иждивенчество настолько въелось в национальную психологию, что даже для консервативных политиков посягнуть на Welfare означало бы политическое самоубийство.

Родительская забота правительства всегда имеет и свою оборотную сторону — контроль за каждым шагом общества. Некоторые вещи могут показаться просто смешными. Так, забота о здоровье населения проявилась в истерическом крестовом походе против курения, вызывающем в памяти первую в истории противотабачную кампанию Гитлера. Да, природные ресурсы надо охранять. И Конгресс Соединенных Штатов (!) принимает закон об ограничении размера сливных бачков в туалетах шестью литрами.
Но если бы только этим дело и ограничилось. Работу промышленности в большой степени тормозят экологические нормы и правила, часто лишенные научной базы и экономического смысла. Права трудящихся тоже нуждаются в защите. Но трудовое законодательство постепенно свелось к капитуляции перед профсоюзами не только в промышленности, но и в общественном секторе, например, в школьной системе. Именно учительские профсоюзы больше всего ответственны за плачевное состояние среднего образования в стране. Так и стремление покончить с расовой дискриминацией привело к принудительным квотам при найме на работу, приеме в университеты и даже назначении на высокие посты в корпорациях — к своего рода дискриминации наоборот. Под маркой так называемой “политической корректности”, чтобы не обидеть любые меньшинства — расовые, этнические, сексуальные, — зачастую ограничивается свобода устного и печатного слова.

Либералы стремятся свести все проблемы общества к бедности. Отсюда решение всех проблем: больше тратить на “войну с бедностью” (кстати, еще одна военная метафора). А средства берутся из одного источника — налогов. Смещая налоговое бремя на плечи более состоятельных граждан, налоговая система неизбежно подавляет стимулы для экономического роста.

Как называть такую систему: системой победившего либерализма? Или социализма? Голдберг использует термин Г. Дж. Уэллса, вынесенный в заглавие книги. Книга эта — в первую очередь полемика с теорией и практикой целой системы взглядов и течений, объединенных общим понятием либерализма. Исторический фон для него — это линза, через которую он рассматривает идейные корни этого явления. И полемический азарт иной раз толкает его на сомнительные сравнения. Но тем не менее многие увиденные им параллели не могут не тревожить людей, живущих в демократическом обществе.

Вот типичная фигура современного “либерального фашизма” — Хиллари Клинтон. Источниками ее мировоззрения были, казалось бы, несовместимые влияния — левый активизм методистской церкви, радикальный социализм чикагского профсоюзного организатора Сола Алинского, а позднее — полумистическое учение “политики со значением”, приписывающее государству ведущую роль в духовном возрождении общества. В молодости она выступала в поддержку самых воинственных течений левого крыла, включая негритянскую расистскую группу “черных пантер”. Но где ее взгляды проявились с пугающей ясностью — это ее деятельность “в защиту детей”. Ее статьи на эту тему показывают принципиальное желание ввести государство в сферу воспитания детей в семье. Противопоставляя детей и родителей, Хиллари Клинтон ратовала за “принятие государством родительских функций”. Такого рода идеи, возможно, вытекают из искреннего желания творить добро. Но постороннего наблюдателя они неизбежно наводят на мысль о тоталитарных режимах — вымышленных, как у Платона и Кампанеллы, или реальных, которыми так богато недавнее прошлое. Для всех этих социальных экспериментов воспитание нового человека всегда было задачей критической важности. Вспомним выступление Максима Горького перед зэками, выжившими на строительстве Беломорканала. Назвав тех, кто его слушал, “человеческим сырьем”, он объяснил им, что таковое “обрабатывается неизмеримо труднее, чем дерево”. “Черти драповые, — восклицал он восторженно, — вы сами не знаете, что сделали!”

Взгляды Клинтон выражены с наибольшей полнотой в ее книге “Нужна деревня...” Заглавие взято из африканской (скорее всего, мифической) пословицы: “Нужна деревня, чтобы вырастить ребенка”. В изложении Клинтон, деревня — это воображаемый мир, где все друг друга любят и все друг о друге заботятся. Нет индивидуумов с их различными интересами и взглядами, — только полное единомыслие и “духовное сообщество, которое связывает нас с высшей целью”. В нацистской мифологии такое уже было, и называлось оно Volksgemeinschaft — народное сообщество.