Истории от Олеся Бузины: Гоголь. Поединок с Чертом

Гоголь и Булгаков -- два самых христианских писателя в нашей литературе. По стечению обстоятельств, которое не может, на мой взгляд, быть случайным, оба были потомками священнослужителей Николай Гоголь.
Мир Гоголя невозможно понять без учета его глубокой религиозности. Он родился в богобоязненной семье. Его первыми точно установленными предками были православные священники Яновские. Полная фамилия писателя -- Гоголь-Яновский. Дворянство получил только дед писателя -- Афанасий Демьянович (или Дамианович, как он любил себя высокопарно называть). Он дослужился при Екатерине II до майора и вместе с офицерским чином прибавил к своей поповской фамилии прозвище Гоголь.

В это время верхушка малороссийского общества была озабочена поиском благородных корней. Тщеславный Афанасий Дамианович претендовал на происхождение не от кого-нибудь, а от знаменитого полковника Гоголя, жившего во времена самого Хмельницкого! Правда, он не помнил, как точно звали предка, якобы получившего еще при короле Яне-Казимире
шляхетство: Остап или Андрей? И в претензиях на дворянство склонялся ко второй версии.

Специалисты по генеалогии еще в XIX веке разоблачили его наивную ложь. Пантелеймон Кулиш, написавший первую биографию знаменитого писателя, справедливо подметил, что никакой Андрей Гоголь в 1674 г. не мог получить от Яна-Казимира шляхетство, как утверждал Афанасий Дамианович, так как этот король... отрекся от престола еще за шесть лет до этого.



Василий Афанасьевич Гоголь-Яновский, отец писателя

Да и вообще <<полковника Андрея Гоголя>> не существовало в природе! Как выяснил тот же дотошный Кулиш, <<ни в одном известном документе не встретилось не только полковника Андрея Гоголя, но и никакого другого полковника, кроме Остапа>>. Вот тот действительно существовал. Но отношения к предкам Николая Васильевича не имел.

Окончательно точку в вопросе поставила в 1902 г. газета <<Полтавские губернские
ведомости>>. Как раз к 100-летнему юбилею автора <<Мертвых душ>>.
ведомости>>Разобрав церковные
архивы, она выяснила, что первым точно установленным пращуром писателя был некий Иван Яковлевич. Он бежал с Правобережной Украины, все еще принадлежавшей Польше, на русский берег Днепра и был назначен священником в Троицкой церкви города Лубны.
От его имени Иван (на польский манер Ян) предки Николая Васильевича и прозвались Яновскими. Все они по наследству служили священниками, вплоть до гордого Афанасия Дамиановича, тоже окончившего семинарию, но выбравшего светскую карьеру.

Этот Афанасий, по-видимому, был настоящим хватом. Он преподавал иностранные языки детям соседних помещиков и похитил прямо из родительского дома свою ученицу Татьяну
-- дочь местного <<олигарха>> Семена Лизогуба, внука самого гетмана Скоропадского.
А потом тайно обвенчался с ней, вытребовав приданое и сделав неплохую по местным меркам карьеру. Результатом ее и стало дворянство, фальшивая родословная и звучная двойная фамилия Гоголь-Яновский.

Историю этой женитьбы Николай Гоголь использовал в повести <<Старосветские помещики>>, герой которой Афанасий Иванович (даже имя-отчество его только слегка изменено) служил некогда секунд-майором, <<был молодцом>> и <<даже увез довольно ловко Пульхерию Ивановну, которую родственники не хотели отдать за него>>. Между прочим, Васильевка
-- имение родителей Гоголя, в котором он вырос, это бабушкино приданое. Предприимчивый женишок получил его от Лизогубов в довесок к украденной Тане.



Мария Ивановна Гоголь -- мать знаменитого сына

Две унаследованные от предков струи переплетались в душе Николая Васильевича.
Струя авантюрная, мирская, проявившаяся в деде-угонщике. И духовная, идущая от поколений православных священников. На протяжении всей жизни Гоголь боролся с чертями вокруг себя и бесами в себе. Он усмирял плоть, совершал паломничество к Гробу Господню, не обзаводился материальной собственностью, а тратил деньги на путешествия или помощь ближним.

Ужасающие чудовища приходили ему, становясь образами <<Вия>> и <<Страшной мести>>.
Мертвецы вставали из гробов в его голове. Пролитая веками в Украине кровь стекала страницами <<Тараса Бульбы>>, предостерегая о грядущих кровопролитиях. Он мерил себя слишком строгими категориями, которые пока не доступны большинству из нас, и приходил в отчаяние, что не может соответствовать своему идеалу. Главным вопросом для него было спасение души.

В молодости Гоголь верил, что черта можно оседлать, как это сделал кузнец Вакула в <<Ночи перед Рождеством>>, чтобы сгонять на нем в Петербург и раздобыть черевички для Оксаны. Он и сам отправился в город на Неве, бросив своей знакомой: <<Прощайте, Софья Васильевна! Вы, конечно, или ничего обо мне не услышите, или услышите что-нибудь весьма хорошее>>.

Им двигало тщеславие. Он жаждал мирского признания, еще не подозревая, каким тягостным оно будет. В то время он даже внешне больше всего походил на своего Хлестакова. Очевидцы описывают еще нехрестоматийного безусого Гоголя в 27 лет, когда он появлялся на первых репетициях <<Ревизора>>: <<Зеленый фрак с длинными фалдами и мелкими перламутровыми пуговицами, коричневые брюки и высокая шляпа-цилиндр, которую Гоголь то порывисто снимал, запуская пальцы в свой тупей, то вертел в руках, все это придавало его фигуре нечто карикатурное>>.

Тупей -- это клок взбитых волос. Очень модная тогда прическа. Гоголь был франт, как и его герой. Незадолго до этого он изведал свою первую петербургскую любовь
-- загадочное романтическое увлечение. От переживаний юный писатель сбежал на пароходе в Германию, растратив на вояж все деньги, которые мать выслала ему для уплаты процентов в банк по заложенному поместью. Вернувшись, Николай так расстроился, что отказался от своей доли наследства в родовой Васильевке. Предмет обожания в письме матери он описывал как божество, <<облаченное слегка в человеческие страсти>>, и упомянул между прочим, что заболел от любви какой-то страшной болезнью.

Перепуганная родительница вообразила, что Никоша подцепил нечто венерическое, что привело Гоголя в ужас. <<Как вы могли, маменька, -- писал он, -- подумать даже, что я -- добыча разврата, что нахожусь на последней ступени унижения человечества!
Наконец решились приписать мне болезнь, при мысли о которой всегда трепетали от ужаса даже самые мысли мои!>>



Страшный суд. Эта религиозная тема всегда была близка Гоголю

<<И ЗА ТЫСЯЧУ ЗОЛОТЫХ НЕ ЗАХОЧУ ОСКОРОМИТЬСЯ>>

Привыкнув к бесчисленным романам Пушкина, гусарскому разгулу Лермонтова, фразе Толстого о женщинах (<<В молодости я был неутомим>> и уже привыкая потихоньку к тому, что Шевченко захаживал в публичный дом, мы почему-то не хотим представить, что Гоголь на всю жизнь мог остаться девственником. А ведь так, скорее всего, и было.

Нервная натура автора <<Ревизора>> в реальности не шла дальше эротических фантазий.
Он панически боялся борделя -- единственного легального места, в которое в те пуританские времена, когда невесты выходили замуж нетронутыми, можно было сливать излишки сексуальной энергии. Отсутствие презерватива, еще не изобретенного, сулило большие неприятности от встречи с соблазнительными демоницами, населявшими этот антипод рая. Черт тут присутствовал убедительно и зримо. У молодого Гоголя хватало благоразумия избегать этого его воплощения.



<<Вий>>. Из-за образа ожившей панночки Гоголя даже обвиняли в некрофилии

Гоголю пытались приписать некрофилию -- эротическое влечение к мертвецам. И это на основании того, что в <<Вие>> он описал, как живую, панночку-ведьму в гробу.
Мазохизм -- потому что, видите ли, та же ведьма, только в виде старухи, оседлала философа Хому Брута, а он при этом испытывает <<бесовски сладкое чувство>>. Даже
-- трансвестизм. Для этой догадки хватило всего одной сцены из <<Бульбы>> -- той, где прекрасная полячка надела на голову Андрия <<свою блистательную диадему, повесила на губы ему серьги и накинула на него кисейную прозрачную шемизетку>>.

По этой логике каждый писатель, талантливо изобразивший преступление, сам преступник.
Но логика -- хромая! Во всех подобных сценах есть только боязнь оказаться под женской властью. Как пишет Гоголь об Андрие в серьгах, <<он представлял смешную
фигуру>>. Как говорит гоголевский Хома Брут той же ведьме: <<Нет, голубушка! Устарела>>.

В женщине писателя страшила именно способность превращаться из ангела в ведьму, из молодой красавицы -- в уродливую старуху. От нее шла жизнь. И от нее же -- смерть.
Гоголь был не согласен с этим законом нашего демонического мира. Его герои-мужчины гибнут, теряют достоинство и честь, подчиняясь женщинам. И торжествуют, когда их превосходство отрицают. Торжествуют, начиная от комического проходимца Хлестакова, который соблазняет сразу и жену, и дочь городничего, заканчивая титаном Бульбой, живущим по принципу: <<Не слушай, сынку, матери: она -- баба, она ничего не знает>>.

В реальной же жизни у него не было романов. По крайней мере, явных. А если и были, то он очень хорошо умел их скрывать. Возможно, нам еще откроются тайны, не доступные сегодня.

<<ИТАЛИЯ -- РОСКОШНАЯ СТРАНА!>>

Талант Гоголя так велик, что его постоянно хотят растащить по национальным квартиркам.
В современной украинской школе его преподают как иностранного писателя. При этом сотни приспособленцев распускают наукообразные бредни, будто Гоголь только то и делал, что ненавидел Петербург и мечтал жить в Украине. Между тем первое напечатанное произведение Гоголя называется <<Италия>>. Оно вышло в Петербурге в журнале с патриотическим названием <<Сын Отечества>>, когда его автору было только двадцать.

Италия -- роскошная страна!

По ней душа и стонет, и тоскует;

Она вся рай, вся радости полна,

И в ней любовь роскошная

веснует.

Гоголь написал эти строки, еще не побывав в стране своей мечты. Но когда побывал, понял, что не ошибся. <<Кто был в Италии, -- писал он в 1837 году, -- тот скажи <<прости>> другим землям. Кто был на небе, тот не захочет на Землю>>. Славословиями Италии переполнены гоголевские письма друзьям: <<Мне казалось, что будто я увидел свою родину, в которой несколько лет не бывал я, а в которой жили только мои мысли. Но нет, это все не то: не свою родину, а родину души своей я увидел>>.
Особенно ему нравился Рим. <<Кто сильно вжился в жизнь римскую, -- признавался Гоголь, -- тому после Рима только Москва и может нравиться>>. Он даже называл итальянский язык вторым родным.



Зинаида Волконская

ДВА БЕСА В СУТАНАХ ОФИЦЕРСКОГО ЗВАНИЯ

Тут же его поджидало еще одно самое страшное искушение: два беса, принявших вид хитрых католических попиков.

В Риме жила княгиня Зинаида Волконская, принявшая католичество и поселившаяся за границей. Гоголь часто бывал у нее, как и многие другие русские путешественники.
Она держала литературный салон. Среди постоянных посетителей его обнаружились два ксендза -- Петр Семененко и Иероним Кайсевич. Оба в прошлом польские офицеры, участвовавшие в 1831 году в войне с Россией и разбитые победоносной армией гоголевского земляка фельдмаршала Паскевича. Теперь в эмиграции они надели вместо мундиров сутаны и занялись вербовкой неокрепших православных душ, склоняя их к переходу в католицизм и проповедуя презрение к России.



В Риме. Николай Васильевич часто читал <<Ревизор>> землякам за границей

Николай Васильевич сразу попал в круг внимания этих предприимчивых прелатов.
<<Познакомились с Гоголем, малороссом, даровитым великорусским писателем, который сразу выказал большую склонность к католицизму и к Польше>>, -- отметил ксендз Кайсевич в дневнике. <<Он молод, -- вторил собрату о Гоголе Семененко, -- если со временем глубже на него повлиять, то, может быть, он не окажется глух к истине и всею душою обратится к ней>>. На то же надеялась и княгиня Волконская. Тем более что автор <<Вечеров>> будто бы даже признался, что <<польский язык ему кажется гораздо звучнее, чем русский>>. Так, по крайней мере, утверждали в один голос оба ксендза-офицера в письме своему собрату Богдану Яньскому.

Дурачил ли их Гоголь? Или, в самом деле, ступил одной ногой на ту дорожку, что погубила его Андрия? Возможно, и то, и другое. Но развязка последовала совершенно неожиданная.

На той же вилле Волконской в Риме умирал от туберкулеза друг Гоголя -- молодой поэт граф Иосиф Виельгорский. За минуту до смерти княгиня попыталась притащить к нему католического священника, чтобы уговорить сменить веру. Гоголь самым решительным образом восстал против этого и привел для исповеди православного попа. Виельгорский умер в вере отцов, хотя истеричка-княгиня и вопила: <<Я видела, что душа вышла из него католическая>>.

После этого Волконская возненавидела писателя и даже не хотела принимать его.
Но Гоголь не унывал. Вместо одной души он спас две -- свою и друга.

Черт и на сей раз был посрамлен. Пройдет время, и московский издатель Погодин запишет в дневнике о визите Гоголя: <<Православие и самодержавие у меня в доме>>.