Свидетель эпохи. Не только почему вышел, но и ради чего создавал. Часть I
22 ноября 09:51

Юрий Болдырев

Сегодня многие уже подзабыли, что происходило в политике постсоветской России в начале переломно-катастрофических 90-х. «Файл-РФ» задался целью с помощью очевидцев вспомнить события тех лет.
Фото: Юрий Болдырев.


Тогда как политик ярко проявился Юрий Болдырев. Он представлял Ленинград на Съезде народных депутатов СССР и в Верховном Совете СССР (1989–1991). В 92-м он – главный государственный инспектор России. Затем стал одним из основателей популярной в 90-х годах партии «Яблоко». Но потом неожиданно вышел из неё.

Мы попросили Юрия Болдырева рассказать о политической ситуации в стране в период создания партии, её деятельности и причинах ухода из «Яблока». Думаем, в период, когда многие определяются за кого проголосовать на предстоящих парламентских выборах, подобного рода мемуаристика будет интересна нашим читателям.

Отшутиться не удастся

С тех пор, как мне пришлось принять участие в создании сначала избирательного объединения, а затем и политической партии, которая теперь известна как «Яблоко», прошло уже 18 лет. Да и с момента моего выхода из этой партии прошло более шестнадцати лет – срок, достаточный для того, чтобы эту партию с моим именем уже не связывать. Тем не менее, где бы мне ни приходилось выступать, о чём бы ни шла речь, возникает и вопрос о «Яблоке»: почему вышел и в чём была причина разногласий?

После того, как весной 2003 года вышли две первые мои книги («О бочках мёда и ложках дёгтя» и «Похищение Евразии»), посвящённые не «Яблоку», а нашим проблемам и важным событиям в жизни страны, участником которых мне довелось быть, отвечать стало легче. Теперь можно отсылать к этим книгам, в которых, в том числе, роль «Яблока» описана подробно и не голословно – с приложением важных документов.

Но не все ведь прочитали эти книги, и вопросы возникают вновь.

Представьте себе: если вы уже рассказывали о чём-либо, может быть, сотню раз, а вас вновь и вновь об этом спрашивают – сможете ли вы послушно опять всё это рассказывать, что называется, «от печки»? И потому порой приходится уклоняться, отшучиваться. Доходит и до анекдотов.

Например: уже более десяти лет назад спрашивает меня как-то после записи телепередачи известная теле- и радиоведущая, причём так проникновенно-проникновенно: «Юрий Юрьевич, а всё-таки скажите, так что же Вы с Явлинским не поделили?»

Ну, понятно, про национальные интересы и доступ к природным ресурсам ей не интересно, не верит она, что такая «ерунда» может серьёзных людей развести. А раз спрашивает особо проникновенно, надо понимать, рассчитывает, что ей одной, в отличие от всех прочих, я расскажу какую-то особую истинную правду. Зачем человека разочаровывать? Я и говорю ей: «Света, не бери в голову – из-за женщин». В глубине души, разумеется, надеясь, что не совсем дурёха – поймёт, что пошутил.

И вот, спустя десяток лет от общей знакомой случайно узнаю, что та «умница» – известная теле- и радиоведущая – рассказала подруге, что ей одной под большим секретом я всё-таки признался в истинной причине своего выхода из «Яблока»…

Что тут скажешь? То ли не со всеми можно шутить, то ли не на любые темы… Ясно одно: от вас – от вашего издания – отшутиться мне не удастся.

Чтобы выбор был – без выбора

Итак, зачем создавалось «Яблоко» и почему среди основателей и даже в названии объединения оказались столь разные люди – Явлинский, Болдырев и Лукин? А помнит ли читатель то время – осень 1993 года?

Напомню. Или попытаюсь описать тем, кто моложе и, может быть, не имеет о том времени представления. Причём картину представлю намеренно не объективную (кто её таковой тогда видел?), а субъективную – такую, какой она тогда мне представлялась, пропущенную через призму моего тогдашнего мировосприятия.

Ещё весной 1992 года, когда я – бывший депутат Съезда народных депутатов СССР от Московского района Ленинграда – был назначен начальником Контрольного управления администрации президента России, один из тогдашних «серых кардиналов», он же руководитель аппарата правительства Алексей Головков дружески так поделился со мной: надо раскручивать идею опасности «партноменклатурного реванша». В том смысле, что наши ошибки и просчёты будут списаны только перед лицом опасности, грозного врага.

Описывать, что я ему тогда ответил, не стану, тем более что его уже нет и подтвердить или опровергнуть мои слова уже никто не может. Но ситуацию можно оценить по косвенным признакам.

С одной стороны, в это время в СМИ началась кампания по противопоставлению тогдашнему, действительно, либеральному угару некоего «партноменклатурного реванша» и «красно-коричневой угрозы». С другой стороны – я, несмотря на то, что находился изнутри властной команды, пытался этой манипуляции противостоять, что нашло публичное отражение в ряде моих публикаций в СМИ. Их и теперь нетрудно найти. Одна из них называлась «Тигру в джунглях порядок не нужен» – о нашей (властной команды) ответственности за порядок, обеспечивающий справедливость. И другая: «Если придут "красно-коричневые", виноваты будем мы» – о том же: не о какой-то внешней для власти угрозе, но о нашей ответственности.

Период моей работы с президентом был сложным, но интересным. И главное, что мне тогда удалось – это не допустить использования Контрольного управления как инструмента давления на политических оппонентов. И это не голословно.

В противном случае, согласитесь, спустя два-три года члены Совета Федерации, среди которых в первом выборном его составе было 55% работников исполнительной власти, в основном губернаторы, вряд ли, причём, вопреки ясно выраженному требованию Ельцина и его команды, тайно проголосовали бы за меня на пост зампреда создававшейся Счётной палаты?

Возвращаясь же в 1992–1993 годы, надо напомнить, что одни и те же люди были тогда и региональными руководителями, и депутатами Съезда и Верховного Совета.

И какие-то приближённые к высшему руководству работнички регулярно приносили мне распечатки «неправильных» голосований губернаторов, подразумевая, что мною должны быть приняты карательные меры или, как минимум, организованы проверки.

Тем не менее, в течение почти года – с марта и почти до конца 1992 года – от этого удавалось уклоняться и, надо признать, Ельцин сам никогда подобных действий от меня не требовал.

Но к концу года, по мере того, как ошибки, а также уже и преступления (по ряду таких вопросов мне пришлось тогда жёстко конфликтовать с гайдаровской командой, апеллируя к президенту) власти стали более зримы и пагубны по последствиям, а напряжение в обществе нарастало – естественно, радикально обострился и конфликт президента и правительства с Верховным Советом.

И в этот период верх в окружении президента стали брать сторонники провоцирования силового конфликта с парламентом, среди которых первую скрипку играли «молодые технократы» – ключевые министры гайдаровского правительства.

Напомню, первая попытка переворота была осуществлена Ельциным в декабре 1992-го года, вторая – 20 марта 1993 года. Обе были неуспешны – Ельцин вынужден был отыграть назад. Как это выглядело со стороны? Подавалось как «вынужденные» действия. Но изнутри-то я видел, что «молодые реформаторы», получив доступ к бюджетным ресурсам и госсобственности, что называется, «вошли во вкус». И точно знал, что развитие конфликта и его перевод в силовую плоскость провоцировался гайдаровско-чубайсовской командой в стремлении вырваться из-под парламентского контроля.
Белый дом. 1993 г.

На этой волне конфронтации сменился и руководитель администрации президента: на место чистого организатора Юрия Петрова пришёл «революционный» бывший зампред Верховного Совета Сергей Филатов, который тут же стал разворачивать всю администрацию уже не на решение государственных проблем, но, совершенно недвусмысленно, на борьбу против Верховного Совета.

Руководителю администрации я не подчинялся – только президенту, но Филатов проявлял настойчивость: в частности – мне это хорошо запомнилось – требовал немедленно организовать проверки новосибирского губернатора Мухи и иркутского Ножикова. Оба были в Верховном Совете людьми авторитетными и влиятельными и голосовали совсем не так, как этого хотелось бы «реформаторам»…

В общем, понятно, что нам было уже не по пути. Детали возникновения и развития своего конфликта с Ельциным и затем увольнения из администрации 5 февраля 1993 года «в связи с упразднением Контрольного управления» описывать здесь не буду, не тому посвящена статья.

Важно лишь подчеркнуть, что я изнутри хорошо видел и понимал всю намеренную провокационность деятельности ельцинской команды в тот период.

Затем общеизвестное – референдум с предварительной масштабной агитацией всеми силами государства и нарождавшейся олигархии за ответ «да-да-нет-да», тем не менее, не оправдавший надежд: народ вроде поддержал курс Ельцина – но не проголосовал за досрочные перевыборы Съезда и Верховного Совета, якобы «тормозивших реформы».

И – третий по счёту совершённый Ельциным государственный переворот 21 сентября 1993 года, завершившийся кровавым расстрелом парламента страны из танков.

Такая предыстория к повествованию о «Яблоке» кому-то может показаться слишком длинной. Но иначе я мог бы сказать лишь коротко: мы пытались противопоставить что-то целенаправленно навязывавшейся обществу совершенно искажённой и намеренно конфронтационной чёрно-белой картине мира.

Но всё ли из этого ясно – без вышеописанной предыстории моего тогдашнего пути и видения ситуации?

Есть третий путь

С Явлинским мы были знакомы года с 90-го, наверное. После увольнения из администрации президента я оказался без работы, и Явлинский пригласил меня в свой «ЭПИЦентр».

И вот – переворот. А затем и объявлены выборы – по новой партийной системе.

Единственная стопроцентно готовая партия, разумеется – те, кто переворот организовывал, а затем и готовил правила формирования нового парламента – «Выбор России». Вроде, основная и единственная реформаторская партия. Но каким могло быть моё отношение к этой партии?

Дело не в какой-либо «обиде», что меня уволили. Дело в том, что мне, например, пришлось бороться против «слива» правительством Гайдара бюджетных денег в организацию «АККОР», якобы на помощь фермерам, но проверки Контрольного управления показывали, что до фермеров ничего не доходило, а бюджетные средства уходили в уставные капиталы всяких банчиков и ТОО. И представьте себе – затем учредителями «Выбора России» стали министры гайдаровского правительства и… этот самый «АККОР»!

И как же я мог к этой партии относиться?

Пропаганда же подавала ситуацию как абсолютно безальтернативную: либо с «реформаторами», либо с «красно-коричневыми» – третьего не дано.
Егор Гайдар и Анатолий Чубайс.

Так, может быть, действительно, не дано?

Тогда вот что ещё стоит пояснить.

Сам я никогда антикоммунистом не был. И тем более, не питал никаких иллюзий в отношении коллег – самоназванных «демократов».

Ещё в Контрольном управлении трижды мне пришлось вносить президенту представление на снятие с должности краснодарского «губернатора номер один», якобы «большого реформатора».

Одновременно пришлось заниматься восстановлением справедливости после горячки снятий региональных руководителей-коммунистов в конце августа после ГКЧП.

Казалось бы, неприятие своих коллег-«реформаторов», пошедших по откровенно преступному пути, и которых уж я-то знал достаточно хорошо изнутри власти, должно было бы подтолкнуть меня обратно – в стан коммунистов?

Но с другой стороны – может быть, сейчас, спустя два десятка лет, не время описывать, до чего к концу восьмидесятых дошла и как разложилась тогдашняя коммунистическая власть? Или, во всяком случае, как мне это виделось, например, из оборонного института, где я тогда работал.

Важно лишь то, что виделось это тогда таким образом не мне одному, но и подавляющему количеству моих коллег и друзей.

Согласитесь, если об этом забыть, то как найти объяснение столь единодушной поддержке населением Ельцина на первых этапах его восхождения и правления?

Сейчас же я это говорю отнюдь не в укор нынешним коммунистам.

Худшие из тогдашних коммунистов, очевидно, последовательно перебежали сначала в «Выбор России», затем в «Наш дом – Россия» и т. п.

Важно лишь понимать, что тогда, осенью 1993-го, ни для меня, ни для большинства моих знакомых, коллег и друзей, ни для большинства моих избирателей коммунисты отнюдь не представлялись чем-либо лучшей альтернативой.

И ещё одно. Несмотря на то, что в конфликте президента и Верховного Совета я, зная всю подоплёку, тем более, закончившуюся антиконституционным переворотом, был, безусловно, на стороне парламента, – тем не менее, особых иллюзий в отношении руководства Верховного Совета я тоже не испытывал.

Дело в том, что власть, как известно, развращает. И несмотря на ясность и очевидность институционального конфликта, в котором я был полностью на стороне парламента, а также несмотря на абсолютную обоснованность ряда претензий парламента к президенту и правительству по сути проводившихся реформ, включая приватизацию, начавшуюся, как известно, с подмены законных именных приватизационных счетов граждан на противозаконные обезличенные «ваучеры», тем не менее, в ряде случаев конфликт носил и характер совершенно иной – на уровне «кто бОльший начальник».

Причём, не с точки зрения объективно необходимых решений и принятия на себя ответственности за них, – но с точки зрения того, кто вправе произвольно раздавать налоговые, таможенные и иные льготы, квоты. Разумеется, всегда под предлогом помощи инвалидам, ветеранам, детям...

И мне приходилось даже как-то предлагать журналистам сыграть в игру «Найдите десять отличий»: вот указ или распоряжение президента или постановление правительства – о льготах, квотах и т. п. кому-либо под благовидным предлогом, а вот постановление президиума Верховного Совета – о том же и под теми же предлогами, но иным лицам.

И отсюда мой тогдашний тезис: сегодня важно не «правее» или «левее», а пресечь произвол и беззаконие. И только на этой основе можно более или менее осознанно далее выбирать курс экономического развития.

Разве это – не основа для «третьего пути»?

Политика – всегда компромисс

До сих пор мне периодически задают вопрос, как я тогда связался с человеком, который в ночь перед расстрелом парламента из танков призывал Ельцина применить власть?

Но надо сказать, что мы «связались» не после этого, а были в довольно тесном общении и до того. Более того, вместе предпринимали какие-то действия, чтобы содействовать мирному урегулированию конфликта: в частности, вместе ходили в окружённый «Белый Дом», общались с Руцким…

Не только я, но и другие наши общие товарищи затем задавали Явлинскому вопрос о том его выступлении – и он отвечал, что ситуация обострилась настолько, что угрожала реальной гражданской войной, и кто-то это должен был решительно прекратить, а прекратить мог только тот, кто заведомо сильнее.

Что ж, наши взгляды на эту ситуацию и тогда расходились, даже и несмотря на то, что обо всех чудовищных «нюансах» той кровавой операции тогда я ещё не знал.

Тем не менее, что я мог этому противопоставить? Тем более, если человек говорил, что, может быть, он и ошибся, но в критической ситуации ему виделся только такой выход…

О моей точке зрения тогда на эти события можно судить по моим публикациям тех лет, например «Победа, но над кем?» – сейчас кем-то в сети выложена, найти несложно.

И главное: что было делать дальше? Согласиться с тем, что мир – чёрно-белый? Согласиться с тем, что выбор исключительно между уже очевидно преступной группировкой, узурпировавшей власть – и коммунистами, которые, повторю, были тогда тоже неприемлемы для большинства моих избирателей?

Абсолютизировать наши разногласия с Явлинским и отказаться от попытки строить какой-либо общий политический проект, чем мы начали заниматься ещё до переворота и его кровавой развязки?

[file-rf.ru]