Независимо от местных событий мне это показалось интересным.

Булдаков В.П.
Деструкция личности революционера в России, 1920-е годы.
К революционерам принято относить людей диссипативного склада, объединенных в
тайные сообщества, ставящие своей целью насильственное ниспровержение существующего
порядка во имя «рационального» и «справедливого» мироустройства. Во имя
сверхценностного идеала они склонны жертвовать не только своей, но и чужой жизнью.
Вряд ли будет справедливым считать, что движение революционеров задается волей к
власти. Власть, как и террор, для них – лишь инструмент реализации цели, но никак не
самоцель.
Революционер, как психический тип, вряд ли является существом патологическим в
обыденном смысле. Это не маньяк и не террорист, хотя те и другие сопутствуют всяким
революционным движениям. В личности революционера скорее фокусируется «патология»
своего времени – как правило, «эпохи перемен». Им движет «любовь к дальнему»
(Ф.Ницше), во имя которого следует отринуть всех «ближних». Это феномен личностной
десоциализации и отчаянного поиска новой социальности.
Структура личности революционера понятна – одержимость утопией так или иначе
превращает его в жертвенного романтика и «машину убийства» одновременно.
Исследователи обычно поглощены изучением «побед» революционеров, забывая о том, что
таковые, как правило, иллюзорны. Чем более амбициозные цели обозначены
революционным проектом, тем более основательное разочарование предстоит пережить
человеку, поглощенному им. При этом последствия этих разочарований для судеб страны
могут быть не менее значимыми, чем непосредственные итоги революционных действий.
Применительно к личности революционера нет смысла заниматься морализацией даже
с учетом неприглядности иных его деяний. В сущности, всякий революционер (имея в виду
идеалиста) – функциональная величина исторического процесса, сущности которого ему
самому не дано разглядеть. В этом смысле он не столько «палач», как жертва эпохи.
Применительно к своей роли в истории заблуждаются все, однако только революционеры
рискуют заплатить за это распадом собственной личности.
Существо революционера неотделимо от культурной среды, его породившей,
независимо от его личного желания перечеркнуть ее. Данная работа посвящена анализу
последствий «революционных разочарований». Основным объектом исследования выбран не
профессиональный революционер (таковые обычно подвержены физическому, а не
моральному истощению) дореволюционного времени, а типаж «стихийного большевика» –
неофита, втянутого в революционные события, захваченного «энергией разрушения» и уже
не способного вернуться к «конструктивной» жизнедеятельности. Это своего рода
идеальный тип активного участника революционных событий. За пределами исследования
остается фигура «псевдореволюционера» – человека, «пристроившегося» к революции ради
известного рода выгод. Очевидно, что он способен относительно легко адаптироваться к
мирной действительности или продолжить привычную деятельность в качестве уголовного
элемента. С другой стороны, очевидно и то, что подобные приспособленцы в наибольшей
степени способствуют постреволюционному разложению собственно революционной среды.
Вырождение типажа «профессионального революционера» и лиц, втянувшихся в
большевистское насилие в годы гражданской войны, прошло несколько стадий. В этом
процессе 1924-1926 годы занимают решающее место. Смерть Ленина и других «вождей»,
оформление номенклатуры, усиление внутрипартийной борьбы, финансовый кризис 1925 г.,
возвращение к государственной монополии на спиртное, резко возросшая суицидальность
социальной среды и другие факторы указывают, что в личности «борца за счастье
трудящихся» не могло не произойти необратимых психических сдвигов. Революционные
идеалисты встали перед проблемой «последнего» выбора: либо принять логикугосударственно-бюрократической «необходимости», либо встать на привычный путь борьбы
– на сей раз ставшей «бесцельной».
В существующей литературе этот вопрос практически не исследован. Известно, на что
готов пойти революционер во имя «светлой цели», но мало известно о том, что с ним может
произойти в результате «успешной» реализации революционного проекта, каковы
психосоциальные последствия этого явления. Это связано и с особенностями источниковой
базы постреволюционного времени, содержащего крайне мало «психоаналитического»
материала.
В данной работе в качестве основного источника, позволяющего выявить векторы
деструкции личности революционера, являются письма коммунистов Сталину,
сохранившиеся в РГАСПИ (преимущественно Ф.17). Среди них встречаются своего рода
«исповеди», позволяющие установить что и почему больше всего травмировало их в
постреволюционной действительности. Дополнением к информации этого ряда являются
некоторые художественные произведения нэповского времени – литераторы довольно тонко
описывали психологию «победителей».
Поглощенность насилием сама по себе ведет к деструкции личности революционера.
Наиболее острую форму этот процесс принимает в связи с утратой цели. Как результат,
революционер обнаруживает склонность к девиантному поведению, крайние формы
которого связаны либо с поиском нового объекта террористического насилия, либо с
возникновением эффекта самодеструкции в его наиболее острой форме – суицидальности.
Именно этим крайним формам деструкции личности революционера будет уделено особое
внимание.