Панихиды не будет

В последние годы Нонна Мордюкова жила в Крылатском у сестры, в маленькой квартирке, увешанной ручными ковриками.

[фото Бориса Кремера] Ничего от звездного антуража – ни наград, ни дипломов, ни кинокадров на стенах. Сюда к ней приезжали брать интервью. Выходя проводить нас с фотографом после разговора, она споткнулась о порожек и упала во весь рост. Мы бросились поднимать.
– Хорошо, когда мальчики-то на руках носят, – сказала она. – Да не беспокойтесь, я нарочно. Актриса я. Чтоб мальчики подняли. Старая стала, а все втайне кого-то подлюбливаешь…
Мы отлично видели, что упала она без всякого актерства, но на то и Мордюкова, чтоб никогда не признаваться в болезнях и не показывать боли. Символом России ее прозвали давно и по праву, и бремя это она несла с достоинством. Россия может быть сколь угодно больной и нищей, но остается великой. Это она сыграла в последней большой своей кинороли – в фильме Дениса Евстигнеева «Мама», который казался в 1998 году и схематичным, и неровным, а оказался пророческим.
Мордюкова была актрисой античного склада – она в принципе не могла изображать мелкие характеры и страсти, у нее все превращалось в символ. Если это была домоуправша из «Бриллиантовой руки», которую она в полемическом задоре часто называла любимой ролью – потому что всю жизнь мечтала о комедии, гротеске, фарсе, – так уж это была Домоуправша с большой буквы, олицетворение всех доморощенных начальников и проработчиков. Русская Анна Маньяни, женщина титанического характера, внушавшая трепет одной своей внешностью – ростом, осанкой, черными казачьими бровями, низким, рвущим душу голосом, – Мордюкова оказалась заложницей собственного величия: режиссеров, равных ей по масштабу, не боявшихся сотрудничества, было раз-два и обчелся.
Сверх того она отличалась феноменальным чутьем на чужой талант: без тени ревности, потому что завидует обычно тот, кто тайно убежден в собственной неполноценности. А она себе цену знала. И поэтому ее первым мужем – и первым мужчиной, в чем она признавалась без стеснения – стал будущий кумир всего Союза Вячеслав Тихонов, с которым она прожила десять лет. Она раньше других сказала, что лучшим режиссером поколения – а возможно, и страны – станет Никита Михалков. И превратила «Родню», задуманную как городская трагикомедия, в эпос о потерявшей себя, растерянной, одинокой стране. Именно на этих съемках она приметила Олега Меньшикова, снявшегося в эпизодической роли призывника, и сказала Михалкову: этот парень будет номером один. Что и сбылось.
Образ обезумевшей матери стал ее главной, приросшей маской – в собственной ее жизни, восьмидесятитрехлетней, трагической и долгой, были тому причины. В книге воспоминаний «Не плачь, казачка» она рассказала о гибели сына с такой мерой откровенности, какую не всякий читатель выдержит – а она, автор, выдержала. Эту трагедию материнства, для которого звериная, дикая, ни перед чем не останавливающаяся любовь превыше всего, сыграла она в «Трясине», последнем большом фильме Григория Чухрая. Картина была вполне советской по пафосу – осуждала дезертира, поэтизировала долг, но Мордюкова сумела этот замысел переиграть: вся правда, все сочувствие зрителя были на ее стороне. Спрячу, не отдам на фронт, никому не отдам!
Мордюкова – абсолютный самородок, хоть и закончила ВГИК и вместе с курсом Герасимова – они были годом старше – сыграла в «Молодой гвардии» 1948 года (Сталинская премия всей группе). Но ее, уроженку станицы Константиновской, степную красавицу с непредсказуемым крутым нравом, и не надо было ничему учить: уже приемная комиссия распознала в ней врожденную и неповторимую киногеничность. Ее приняли мгновенно, без всяких нареканий. И не ошиблись: не слишком удачливая в театре, не сыгравшая в Студии киноактера ничего выдающегося, она была рождена для кино, мгновенно входила в требуемое состояние – и все при единственном условии: лишь бы это было интересно ей самой. Когда снимался «Комиссар», уложенный на полку на 20 лет, режиссера-дебютанта Александра Аскольдова не знал никто, а Мордюкова была уже прославленной советской актрисой, любовь к которой объединяла горожан и селян, интеллигентов и пролетариев, диссидентов и правительство. Но она работала на этой картине с отвагой и страстью, поражающей даже теперь, сорок лет спустя. Женщина-комиссар, занесенная вихрями гражданской в еврейский городок Бердичев, рожающая там ненужного ей ребенка, была похожа на огромную несчастную медведицу, не умеющую ни уживаться с людьми, ни позаботиться о собственном потомстве. У Мордюковой гениально получались героини, которые выше добра и зла, которые подчиняются только року – такой была Доня в «Председателе» и Степанида в «Чужой родне», и никто лучше нее не сыграл эту советскую Родину с ее зверством, идеализмом, величием и обреченностью. Да и настоящее имя ее было Ноябрина, в честь седьмого ноября; сменить она его сменила, но от судьбы не уйдешь.
Гражданской панихиды, согласно ее завещанию, не будет. Она не любила слушать славословия, они ее злили, да есть тут, кажется, и второй смысл. Родина-мать болеет, сходит с ума, съеживается под градом насмешек – но не умирает, этого не будет никогда. Так что она не зря просила, чтобы прощание прошло как можно скромней, а похороны – как можно тише. Будем считать, что она с нами. А что не снимается – так это просто нет достойных, которые бы дали ей наконец показать себя в полный рост.

Д.Быков