Первое, что я услышал после спектакля Петра Фоменко «Чичиков»: «Да это же прямо про нас!» Еще бы. Мошенничества, подлоги, реформаторский раж Костанжогло, выглядящий утопическим до комизма, отчаянная гоголевская фраза, подчеркнуто прозвучавшая со сцены и наподобие эпиграфа начертанная на афишке: «Никто не в силах вынести столь страшной тоски этого рокового переходного времени». Наконец, слова, завершающие спектакль, впрочем, как и сам второй том «Мертвых душ», чьи черновые обрывки стали материалом «драматической композиции»: «…Пришло нам спасать нашу землю… гибнет уже земля наша не от нашествия двадцати иноплеменных языков, а от нас самих… уже мимо законного управленья образовалось другое правленье, гораздо сильнейшее всякого законного».
......

…Простодушный герой Шукшина, помнится, пытался словить Гоголя на несуразности: «Русь-тройка, все гремит, все заливается, а в тройке — прохиндей, шулер», Чичиков то есть. Впрочем, то же едко отметил совсем не простодушный Аркадий Белинков, и оба не правы в своей приметливости.
Обычный школьный вопрос: почему «Мертвые души» — поэма? Вернее спросить: зачем Гоголь, осознавший с годами свой дар как романтический, идеалистический, назвал так только и именно эту книгу, отличивши ее тем самым от прочих? А уж «Мертвые души»… Там-то — «в какие годы происходит действие? Что это, в сущности, за страна?» (Иннокентий Анненский). «Он не реалист и не сатирик… — скажет о Гоголе Николай Бердяев. — Он фантаст, изображающий не реальных людей, а элементарных злых духов…» Хотя во втором томе изобразил и добрых, но опять-таки духов, отчего наиболее добродетельные из гоголевских персонажей на сцене, увы, невоплотимы.

........


Итак, Чичиков. Герой поэмы. Протеичный, текучий, так что сама его родовая фамилия способна превратиться на сцене в фонетический символ непостоянства: «Чи-чи-кофф» — словно звук паровозных поршней, прозвучит это, когда тихий хор прошелестит «Попутную песню» Кукольника — Глинки. Герой, от решительнейшей безнравственности переходящий в состояние, в коем сам автор может назвать его «бедным» и, пожалев, вызволить из беды. Вечный русский человек, ставший таким, каким стал, по веленью тех самых волн, каковые он сам не устает поминать, уподобляя себя утлому судну. Юрий Степанов, сыгравший его удивительно, по праву не поскупился на свое природное обаяние: его (но веришь — и гоголевский) Чичиков при всей своей изворотливости простодушен. Чем и способен обаять кого угодно. Он искренен и когда обещает исправиться, и когда смекает, что исправляться пока не расчет.
Простодушен — по-детски? Не убоимся банальности — да! Он - дитя. Дитя русской жизни, и если навеет настойчиво отмеченную эпиграфом тоску, то не самой своей гнусностью, а внушаемым нам сознанием неизбывности этой тоски: мы ведь вечно живем в переходном времени. Оттого Чичиков — это четко дано в спектакле — так неотвязен для самого автора, пуще того, любим им поистине странной любовью.

[fomenko.theatre.ru]