Могу только в очередной раз рекомендовать к вдумчивому прочтению "Бриллиантовые дороги" Сергея Переслегина.

А, пожалуй, даже попробую целиком запостить - вдруг влезет...

=======================================================================

Сергей Переслегин

Бриллиантовые дороги

Предисловие к первому тому Собрания
(«Страна багровых туч», «Путь на Амальтею», «Стажеры»)
и ко всему циклу «История Будущего»

«...в ресторан, где обедали старшие офицеры, вошел бродяга в рваной одежде, со спутанными волосами, с бородой, закрывшей лицо, грязный, страшный и, прежде чем его успели выбросить на мостовую, подняв руку громогласно заявил: «Не торопитесь! Вы не узнаете меня, господа? Я — арьегард «великой армии». Я — маршал Ней!»

А.Манфред

— 1 —

События второй половины прошлого века, которые я квалифицирую как катастрофические, инициировали на Земле некоторое повышение интереса к истории. Если в семидесятых годах ХХII столетия лишь одна из пятидесяти тысяч научных работ касалась событий человеческого прошлого и их интерпретации, то сейчас — одна из двух с половиной тысяч [1]. И, наконец, «роковые тридцатые» возродили такое, казалось бы напрочь забытое понятие, как исторический роман.

Не следует заблуждаться: интерес этот достаточно поверхностен. В конце концов, из 20 миллиардов жителей Земли и периферии занимаются историей не более полутора миллионов, из которых две трети специализируются на Тагоре, Леониде, Саракше и прочих внешних мирах.

Мы (человечество) слишком привыкли к тому, что знаем историю. Мы даже думаем, что умеем ее творить.



Для большинства землян знакомство с событиями прошлого ограничивается рассказами Учителя да парой книжек с изложением стандартной теории исторических последовательностей. В книжках она выглядит простой, как бином Ньютона, и очевидной, как второе начало термодинамики. Последнее, кстати, верно. Как и второе начало термодинамики, теория исторических последовательностей ниоткуда не следует и является обобщением «многовекового опыта существования человечества».

Теория исторических последовательностей была разработана в семидесятых годах XX столетия. Как и базисная модель феодализма, о которой мы будем говорить в предисловии к третьему тому настоящего Собрания, она опиралась прежде всего на разработки академика И.Дьяконова [2].

И.Дьяконов в хаосе событий, последовавших за Пражской весной 1968 и распадом Европейского Союза, оставался ортодоксальным марксистом. Высокообразованный человек, специалист по истории Древнего Мира, он, обработав колоссальный объем материалов по сравнительной истории стран Европы, Азии, Северной и Южной Америки, сформулировал понятие «исторических последовательностей» и рассмотрел поле операций над ними.

От многих моделей исторического развития, созданных в то время (Тартаковский [3], Ларионова [4], фон Арним [5], Д.Ачесон [6] и др.), теория Дьяконова отличалась наличием элемента предсказания. Мало известно, что с точки зрения господствовавшей тогда парадигмы это считалось недостатком, более того, таким недостатком, который ставил теорию за пределы науки вообще. «Марксистская астрология» — не самый резкий отзыв современников о ставшей через десять лет классикой книге «Пути истории» [7].

Ситуация изменилась, когда предсказания Дьяконова одно за другим начали сбываться. (События 1974 г. в Германии, знаменитый съезд НСДАП 1977 г., динамика расширения Союза Коммунистических государств.) После путча Зуна Паданы сомневаться в прогнозах Дьяконова и, соответственно, в его исторической модели, объявленной, наконец, теорией, стало как-то неловко. Для друзей и для недругов Дьяконов стал новым Ньютоном, раз и навсегда решившим основную задачу истории.

Собственно, и сама наука История казалась исчерпанной. Человечеству, которое дотянулось до Звезд, она перестала быть интересной.



Худший человеческий порок — отсутствие любопытства!

Элементарные расчеты в рамках модели Дьяконова показывают, что длительность периода войн между коммунистической Ойкуменой и Окраиной определяется в 150 плюс минус 10 лет [8]! Но этот расчет был проделан лишь в 2253 г. и его результаты до сих пор почти никому не известны.

Собственно, усомниться в полноте теории исторических последовательностей заставила крайне неудачная практика прогрессорской деятельности — прежде всего на Саракше и Гиганде. Эти планеты на период их открытия (первая половина XXII столетия) находились на технологическом уровне развития, примерно соответствующем середине земного XX века.

Активная деятельность, развернутая землянами на этих планетах, должна была, по идее, привести к ускорению исторического развития, к менее кровавому прогрессу и в конечном итоге — к переходу цивилизаций Гиганды и Саракша на коммунистическую ветвь последовательности.

В действительности, однако, никакого «ускорения» не получилось. Для Земли XX века характерным временем, за которое происходит смена парадигм в науке, искусстве, политике, было десятилетие [9]. Считая «время активной жизни поколения» в 30 лет (около 20 лет человек становится взрослым, около 50 — у него, обычно, уже взрослые дети, к которым переходит креативная активность), получаем, что каждое поколение успевало изменить мир трижды. Для Гиганды после пятидесятилетней прогрессорской деятельности землян соответствующий показатель был измерен, и он оказался близким к единице [10]. Для Саракша, длительное время находящегося под контролем Галактической Безопасности, он составил 0.27 [11]! На макроуровне это означает, что за сто лет (время, которого Земле хватило, чтобы перейти от лунной ракеты к сигма-Д-звездолету, от раздробленного тоталитарного мира эпохи WWII к Всемирному Совету) Гиганда «добилась» распространения военного конфликта с устья Тары на все Внутреннее море. Те же поршневые бомбардировщики стартуют там сейчас с атомных авианосцев...

На Саракше за тот же период, кажется, «несколько замедлились темпы падения средней продолжительности жизни».

Опубликование Мировым Советом этих данных на рубеже 203-204 года [12] привело к тяжелым последствиям. Безсознательное неприятие прогрессоров и прогрессорства (Р-fobia) стало распространяться в обществе уже в конце шестидесятых годов [13]. После «Дела Абалкина» (смотри предисловие к 5 тому настоящего издания) эксперты дали заключение, в котором преступление Сикорски увязывалось с его работой на Саракше [14].(Резкий протест против подобных умозаключений заявил, к удивлению многих, Айзек Бромберг [15].) Стараниями Совета (в первую очередь Леонида Горбовского) остроту реакции общественности удалось несколько ослабить. Во всяком случае предложение Симоны Леверер, согласно которому предлагалось лишить прогрессоров права работать на Земле, не прошло [16]. Тем не менее, период 78-85 гг. ознаменован повышенной статистикой разводов и самоубийств в семьях прогрессоров [17]. Ко времени «Большого Откровения» ситуация вернулась к равновесию.

Теперь же стараниями Совета общественное мнение, наконец, получило в свои руки реальное оружие против самого института прогрессорства. Кампания, начатая все той же Симоной Леверер, приобрела к 206 г. характер истерии. Институт экспериментальной истории был закрыт, деятельность землян на других планетах свернута. С огромным трудом удалось добиться согласия Совета на сохранение там элементов наблюдательной сети.

Результат не замедлил сказаться. Ситуация на всех без исключения «поднадзорных» планетах начала быстро меняться от плохого к худшему. Сначала этим данным не верили. Потом стали склоняться к мысли, что это «реакция абстиненции» цивилизаций, лишенных привычного наркотика — прогрессорской помощи.

За двадцать пять лет индекс развития на Саракше упал в два с половиной раза, на Гиганде — в два раза, на Сауле — в 1,3 раза [18]. В 228 г. в Алайском герцогстве происходит военный переворот и начинается такая резня, от которой потемнело в глазах даже у ветеранов прошлой войны. За месяц погибли почти все земляне-наблюдатели в пределах Герцогства и Северной Империи. И — еще около миллиона человек.

Какое-то время Совет, скорее по инерции, нежели исходя из принципиальных соображений, продолжает по отношению к прогрессорству прежнюю политику. Дело заканчивается двести тридцать третьим годом, когда на Голубой Змее (Саракш) вспыхнула первая в галактической истории война между гуманоидами и негуманоидами. Широкое использование Островной Империей и Страной Отцов атомного и биологического оружия привело к фактическому уничтожению цивилизации голованов.

Это был приговор политике невмешательства.

А в следующем, 234 году, секретарю Мирового Совета передают докладную записку, подписанную Леонидом Горбовским, который более четверти века назад окончательно удалился от политики. В записке анализировалось поведение «индекса развития» на Земле. Спокойно, даже несколько меланхолично, Леонид Андреевич сообщал, что «указанный коэффициент достиг максимума — 3,9 — в шестидесятые годы XX столетия и достаточно долго оставался на этом уровне.» После 2023 г. индекс упал до трех. В период реконструкции (2052-2103) он устойчиво держался около цифры 3,2. Следующие пятьдесят лет он медленно падал до уровня 2,5. А затем падение приобрело катастрофический характер. Уже к началу девяностых годов «индекс развития» составил 1,1 — уровень Гиганды! Здесь он, наконец, стабилизировался. «Полагаю, — заключал Горбовский, — значение этой информации Вам понятно». [19]

Леонид Андреевич, как всегда, переоценил людей!

«Записка Горбовского» вызвала поток самых нелепых толкований. Утверждалось, в частности:

1. Прогрессоры, действующие на отсталых планетах, самим фактом своего существования способствуют «выравниванию разницы обобщенных потенциалов между цивилизациями», что проявляется, как ускорение прогресса «там» и замедление его «здесь». (Красивая модель, вполне пригодная для фантастической повести: бедные прогрессоры выступают в ней в роли квантов-переносчиков некоего «социального взаимодействия».);

2. Земля находится под ударом разведовательных служб Алайской Империи, республики Хонти и едва ли не Министерства охраны Святого Ордена (Совершенно не понимаю, почему из этого должно следовать снижение «индекса развития». По-моему, — наоборот.);

3. Странники ведут на Земле не прогрессорскую, а регрессорскую деятельность, дабы подавить развитие цивилизации-конкурента (Ну, деятельностью Странников, равно как и промыслом Господним, можно объяснить все, что угодно.);

4. Регрессорская деятельность действительно ведется, но не Странниками, а люденами — однако, с той же «благородной» целью;

5. Мы столкнулись с первой фазой конфликта между Землей и Тагорой... (Странники и людены, а также «подкидыши» порождены информационной агрессией тагорян.).

Вся эта галиматья могла бы привести к серьезным дипломатическим осложнениями и создать перед Мировым Советом немалые проблемы, если бы не была «бурей в стакане воды». В отличие от «Дела Сикорски», «Большого Откровения», «Р-fobia», «Алайской резни» «Записка Горбовского» не вызвала большого общественного резонанса.

Само по себе это было тревожным «звонком», но в тот момент Совет, наверное, вздохнул с облегчением.

Адекватную реакцию «Записка Горбовского» вызвала тогда только у моего Учителя — Лады Львовны Бромберг.

Надо сказать, что Лада Львовна считала своего знаменитого прадеда лучшим историком столетия. Но одновременно она возлагала на него ответственность — даже не за смерть Льва Абалкина, а, скорее, за «Дело Сикорски» и последующие события в целом. Эту вину, возведя ее видимо в ранг судьбы, она возложила после смерти Айзека Бромберга на себя. Как следствие, Лада Львовна в противоположность прадеду никогда не публиковала свои исследования, предпочитая кратко сообщать выводы ученикам и коллегам по Школе.

Тогда, 18 марта 234 года, Лада Львовна принесла нам мнемокристалл с «Запиской Горбовского». После обсуждения, в ходе которого нами, четырнадцатилетними школьниками, были предложены все пять приведенных выше гипотез (что, по-моему, однозначно характеризует их уровень), она сказала:

— А по-моему это свидетельствует лишь о том, что характер исторического развития Земли между XX и XXII столетиями был уникальным, и что сейчас эта уникальность по каким-то причинам потеряна. По каким-то внутренним причинам...

Предлагаемые Вашему вниманию «Хроники...» — одна из наиболее удачных попыток рассказать галактическому человечеству об уникальности пройденного им пути. И о той цене, которой оно оплатит добровольный отказ от этой уникальности.



В настоящем издании «Хроники...» впервые выстроены по порядку. Первый том включает в себя тексты, относящиеся к концу XX — началу XXI столетия. Второй открывается 2119 г. и заканчивается «парадным портретом XXII столетия». Третий и четвертый повествуют о событиях середины века, в частности, о катастрофе на «Радуге». Последний том завершается рассказом о «деле Сикорски» и историей «Большого Откровения».



— 2 —

Концепция «вероятностной истории» оперирует понятием критических точек, представляющих собой зоны энергетического и (или) информационного обмена между различными вариантами динамики социума [20]. Несколько упрощая, можно сказать, что в критических точках «расстояние» между различными линиями развития минимально, и «теневые», вероятностые миры оказывают наибольшее воздействие на Реальность. Общество, достигшее критической точки, обречено на выбор между Отражениями: воспринимаемым и вероятным.

Как правило, критические точки можно ассоциировать с некоторым событием или совокупностью событий.

Тексты «Хроник...» от начала и до конца посвящены проблеме исторического выбора, который совершенно правильно рассматривается авторами, как прежде всего выбор личный.



Цикл открывается повествованием о разведке Венеры, успешно проведенной в августе-сентябре 1991 г. фотонным планетолетом «Хиус». Тема может показаться несколько странной и, во всяком случае, не претендующей на глобальную значимость. Действительно, речь идет, вроде бы, о решении чисто технической проблемы.

Вторая половина XX столетия ознаменовалась исключительно быстрым развитием конструктивных технологий, двигательных и энергетических систем. Следствием стал прогресс космонавтики, значение которого трудно оценить вне контекста того времени.

Завершение Второй Мировой Войны и оформление Европейского Союза (Берлинский договор 20 января 1943 г.) и Атлантического пакта (Лондонский договор 1 сентября 1943 г.) определили характер международных отношений на несколько десятилетий.

Хотелось бы подчеркнуть, что противоречия между этими политическими блоками — идеологические, политические, религиозные, философские — носили весьма серьезный характер. Они были источником конфликта, более глубокого, чем, например, конфликт между республикой Хонти и Страной Отцов на Саракше. Как известно, последний в течение пятнадцати лет привел к разрушительной войне с использованием ядерного оружия.

Вооруженные силы Европейского Союза и Атлантического Пакта были разделены океанами. После Либравильского договора 1947 г., подтвердившего демилитаризованный статус СССР, Великобритании и Исландии, возможности для чисто военных столкновений оказались сведены к минимуму. Обе стороны без большого воодушевления кропали проекты межконтинентального бомбардировщика [21].

19 ноября 1949 г. Вернер фон Браун, Ганна Райч и Алексей Гринчик придали борьбе между государственными структурами новое — космическое — измерение. Уже через год Атлантический пакт ответил на успех Европейского Союза первой лунной ракетой.

Определенную пикантность ситуации придавало то, что ракета была полуавтоматической: пилот катапультировался после набора высоты в 100 метров и вертикальной скорости в 22 м/сек. Дальнейшие операции система выполняла без присутствия человека. Тем самым США сделали явную заявку на создание ракеты-носителя ядерного оружия. Несколько снимала остроту проблемы низкая точность (порядка сотен миль).

Космическая гонка резко ускорилась. В июне 1951 г. посадку на Луну совершила экспедиция Эрика Хартмана. Американцы отвечают на это созданием постоянно действующей лунной базы (1953-1956 гг.) Затем наступает пауза, вызванная исчерпанием технических возможностей атомно-жидкостных ракет.

К середине пятидесятых годов приходит понимание сакрального значения космической гонки. Решается вопрос: какая из социальных систем — либеральная, «Атлантическая» или еврокоммунистическая — способна найти более адекватный ответ на вызов, который бросают человечеству Звезды.

В 1959 г. США достигли громкого, хотя и эфемерного успеха. Девятнадцатилетняя студентка Массачусетского Технологического Института Линда Нортон на специально оборудованной жидкостной ракете совершила высадку на Марс. Это выдающееся спортивное достижение выдавалось за триумф американской науки, хотя Нортон, решившаяся на полет при 10% гарантии успеха действовала скорее в духе европейской, нежели атлантической парадигмы познания. Не приходится удивляться тому, что в 1963 г. девушка переезжает в Чехословакию, где вскоре погибает при одной из первых попыток высадиться на Венере («наблюдатели зафиксировали тусклую вспышку на том месте, куда погрузился планетолет» [«Хроники...», Т.1]).

1961 г. ознаменован созданием атомно-импульсной ракеты, пригодной для экономического освоения «малой системы», пояса астероидов, спутников Юпитера. За чрезвычайно короткий срок создаются обсерватории на Луне и Церере, исследовательские базы на Марсе, Каллисто, Амальтее. Начинается изучение системы Сатурна. Именно в эти годы, которые современники назвали «золотыми шестидесятыми», «индекс развития» достиг своего рекордного значения. «Славное, славное время — расцвет импульсных атомных ракет, время, выдвинувшее таких, как Краюхин, Привалов, Соколовский...» («Хроники...», Т.1).

Баланс на середину шестидесятых годов давал определенное преимущество США и Атлантическому пакту. Прежде всего, атлантисты опережали своих противников по уровню жизни. Затем, подвиг Л.Нортон дал им приоритет в исследовании значимых планет Солнечной Системы. Что же касается атомно-импульсных ракет, то уже через три года после полета «России» Н.Соколовского корабли этого типа были в распоряжении всех технически развитых государств того времени, до Новой Зеландии включительно [22].

Попутно заметим, что первая же военная тревога эпохи импульсных ракет — Карибский кризис 1962 г. убедительно продемонстрировал, что военные методы решения споров между сверхдержавами окончательно отошли в прошлое. Земля оказалась слишком маленькой планетой для базирующихся на астероидный пояс крейсеров типа «Фельдмаршал Роммель» с ядерным оружием на борту.

С этого момента противостояние военных блоков окончательно приняло экономический и научно-технический характер. Прежде всего, это позволило человечеству вздохнуть свободно, так как с конца шестидесятых годов вероятность ядерной войны упала ниже «предела тревоги», воспринимаемого сознанием [23].

Сотрудничество — в океане, на суше и в Космосе — оставалось, однако, формой соперничества. Цивилизации еще предстоял выбор.

Венере поначалу никто не придавал серьезного значения — еще одна планета в общем ряду. Даже первые неудачи были восприняты довольно спокойно.

Положение стало меняться после первого штурма, когда выяснилось, что провалившаяся попытка овладеть Венерой обошлась во столько же человеческих жизней, сколько потребовало полное освоение остальной «малой системы».

Дальнейшие неудачи (уже после открытия Урановой Голконды) мало-помалу превратили Венеру в некий аналог Вердена, Сталинграда или Рейкъявика. Речь шла даже не об актинидах: Венера персонифицировала в себе Вызов, брошенный человечеству.

«Пражская весна», ознаменовавшая кризис Европейского Союза и крушение Берлинского Договора, вызвала на Западе преувеличенные надежды, которые не смогли сразу перечеркнуть даже события в Алжире и в Париже.

(«Пражская весна» — общепринятое в ХХ столетии обозначение событий мая 1968 года в Чехословакии. Фактически, под флагом либерализации политической жизни, Чехия инициировала начало развала Европейского Союза. В том же жарком мае 1968 года резко обострился конфликт между Францией и алжирскими сепаратистами. Бои в Алжире откликнулись студенческими беспорядками в Сорбонне.)

Семидесятые годы вошли в историю, как безвременье, как эпоха, когда прежние социальные структуры были уже разрушены, а новые — еще не созданы. Именно в этот период (1973 г.) был принят «Закон о свободе информации», заложивший основы нового миропорядка.

«Закон о свободе информации» не только резко повысил скорость научно-технического развития в социалистических странах, но и позволил решить гораздо более важную задачу — создание антитоталитарных механизмов в социальных системах, тяготеющих к диктатуре [24]. (Подробнее этот принципиальный вопрос будет рассмотрен в связи с описанием событий 2011 г. на Дионе и вызванного ими кризиса.)

Создание этих механизмов вызвало цепную реакцию разоблачений, прокатившихся по всем странам бывшего Европейского Союза. Политические деятели неодобрительно и даже несколько презрительно называли это «коллективным прозрением». Элементы общественной истерии (подобные тем, которые в наше сравнительно благополучное время породили ту же «Р-фобию) действительно были налицо.

Сильнее всего разоблачения ударили по Германии. С 1972 г. эта страна, уже в конце пятидесятых вступившая в полосу глубокого экономического спада, утратившая цивилизационный приоритет и испытавшая сильнейшее дипломатическое унижение в связи с отказом Советского Союза участвовать в оккупации Чехословакии и насильственном возобновлении Берлинского договора, перестает восприниматься как реальная политическая сила. Поток публикаций о преступлениях нацистской военщины навсегда сделал слово «фашист» ругательством.

(Заметим, что аналогичная волна, последовавшая за XX съездом коммунистической партии Советского Союза, не вызвала столь мощного резонанса. Связано это, несомненно, с гуманизацией общественного сознания за время, прошедшее между 1944 и 1973 гг.)

1973 год заканчивается совместным заявлением СССР и Китая о создании Евразийского Коммунистического Союза (ЕАКС). Прогерманский Европейский Союз (включал в себя Германию, Италию, Румынию, Финляндию, причем, последняя была с 1975 г. ассоциированным членом ЕАКС) влачил жалкое существование до середины 1976 г., после чего окончательно развалился.

Попытки ряда американских политиков воспользоваться («кровавым хаосом в Европе») для решения в свою пользу векового конфликта были сорваны твердой позицией официального Лондона. Имея перед глазами негативный опыт Германии, США не рискнули поддержать силой свои притязания на «особую роль» в Атлантическом пакте [25]. Соревнование вернулось на привычные уже экономические и научно-технические рельсы.

В 1977 г. почти одновременно появляются два документа, официально декларирующие новые цели ЕАКС и Атлантического пакта. Человечеству предстояло выбирать между «обществом потребления» и «обществом познания». Между капитализмом как обществом мелких частных собственников, отношения между которыми регулируются «рынком» — гомеостатическим механизмом, связывающим сферы производства и потребления продукции, и коммунизмом как обществом свободных людей, работающих на общее благо в силу внутренней потребности.

Теория исторических последовательностей рассматривала выбор «коммунистического пути развития», как нечто само собой разумеющееся. (Заметим, что от этого взгляда не вполне свободны и авторы «Хроник...» — смотри, например, повесть «Стажеры».) В рамках концепции вероятностной истории этот выбор, скажем так, неочевиден.

Все эти более или менее громкие политические события (самым известным из которых стало оформление Союза Советских Коммунистических Республик) происходили на фоне продолжающихся неудачных попыток освоения Венеры. «Погиб Соколовский, вице-президент Международного конгресса космогаторов. Ослепшим калекой вернулся в Нагоя бесстрашный Нисидзима. Пропал без вести лучший пилот Китая Ши Фэнь-ю» («Хроники...», Т.1).

Этому времени принадлежит знаменитая фраза Н.Краюхина: «Фотонная ракета — покоренная Вселенная».

Роль Н.З.Краюхина в событиях конца восьмидесятых — начала девяностых годов настолько велика, что иногда даже проводятся аналогии (на мой взгляд, во всех отношениях безосновательные) между ним и Рудольфом Сикорски, известном на Саракше, как Странник.

Краюхин сумел найти и отстоять правильные решения в двух критических случаях. 21 декабря 1989 г. на специальном совещании ГКМПС, созванным в связи с гибелью Ашота Петросяна и первого «Хиуса». И 5 марта 1991 г., когда обсуждался вопрос о задачах, которые надлежит поставить перед вторым «Хиусом».

В обоих случаях Краюхин был не просто в меньшинстве — в одиночестве. В обоих случаях он сумел настоять на своем. (Б.Такман, известный американский историк и публицист того времени, написала: «Судьбе было угодно, чтобы он обладал сильным характером, а его противники — нет.» Краюхин, ортодоксальный русский коммунист XX столетия — нам еще предстоит осмыслить это понятие — наверное, не верил в судьбу.)

Никто никогда не расскажет, почему после катастрофы первого корабля он решился — по тем же чертежам и спецификациям — строить новый, отклонив даже самую возможность реализации «десятилетней программы натурных исследований фотонного привода», предложенной Приваловым. Почему он решился — в первом же рейсе! — бросить «Хиус» именно на недосягаемую Венеру, то есть, дать кораблю и экипажу самое сложное из всех мыслимых заданий. (Так называемые «Воспоминания» Н.З.Краюхина [26] написаны, по-видимому, обширным авторским коллективом и представляют собой изложение официальной точки зрения ГКМПС на события семидесятых-девяностых годов.)

Во всяком случае, «Хиус» оказался «в нужное время в нужном месте». Героическая, без всяких натяжек, разведка выявила силу характера советских людей. Великолепные летные данные «Хиуса» продемонстрировали неоспоримое научно-техническое лидерство ССКР. Создание в 1993 г. города и центры добычи актинидов на берегах Урановой Голконды закрепили достигнутый успех.

Резонанс, прежде всего психологический, был огромен. В течение следующих пяти лет к Союзу присоединяются Югославия, нейтральная с 1972 г. Франция, наконец — Великобритания, старейший член Атлантического пакта.

Это время воспитания «поколения победителей», которых с детства учили тому, что неразрешимых задач не бывает. Время первой волны экспансии. Время, когда вне Земли стали рождаться дети. (См. 2 том «Хроник...».)

1999 г. отражен в «Хрониках...» короткой повестью «Путь на Амальтею». Сама по себе повесть интересна лишь тем, что в ней рассказывается о молодости Ивана Жилина, фигуры, несомненно, загадочной и даже трагической.



— 3 —

Итак, к концу столетия коммунистический миропорядок («общество познания») практически сложился. Сделаем небольшую паузу и попытаемся осмыслить поизошедшие события в рамках концепции «вероятностной истории».

Рассуждая о реалиях XX столетия, нужно всегда помнить, что многие привычные нам понятия имели в те годы совершенно другой смысл. И в наибольшей степени это относится к словам «коммунист», «коммунистический».

Режим, построенный в конце тридцатых годов в СССР, был, возможно, более жесток, нежели германский фашизм. Собственно, между этими структурами оказалось немало общего [27]. И для Германии, и для Советского Союза была характерна абсолютная централизация управления (принцип фюрерства, он же «демократический централизм» ранних коммунистов), плановая, государственная экономика (что в условиях глобальной нехватки ресурсов означало, отнюдь не «научное», как принято считать, а просто силовое управление хозяйством), сегрегация населения по случайным и, как правило, ненаблюдаемым признакам (национальному, классовому...), блокада информации, доходящая до создания искусственных информационных структур [28].

Эти режимы убивали людей. Как правило — ни в чем не виновных даже с точки зрения извращенной морали режимов. Поддержание «порядка» и «прогресса» обеспечивалось системой концентрационных лагерей, армией и тайной полицией, пронизывающей все ячейки общества.

Интересно однако, что общий психологический настрой в Германии и в СССР по всем прямым и косвенным данным был довольно высоким. Это полностью подтвердилось в ходе войны между ними.

Заметим здесь, что наибольшее неприятие у современных землян вызывают именно те социальные структуры, которые более всего близки к советскому коммунизму тридцатых-сороковых годов XX века: Страна Отцов, Алайское Герцогство (ныне — Алайская Империя), Норгорд. Видимо, это зеркало нам не льстит.

Люди, описанные в первом томе «Хроник...» в общем-то ближе к Умнику из «Обитаемого Острова» и даже Гагу из «Парня из преисподней», чем к нашим современникам. Сомневаюсь, что нынешние земные гуманисты, одержимые «Р-fobia», заставили бы себя подать руку тому же Краюхину или Алексею Быкову. Собственно, Соколовский, Краюхин, Ермаков, Быков, Жилин и были прогрессорами — прогрессорами, у которых не было за спиной ласковой теплой Земли, Учителя и процедуры рекондиционирования.

Авторы «Хроник...» превосходно передают стиль человеческих отношений в XX веке. Неприятие хоть сколько-нибудь не соответствующих системе людей (Маша Юрковская, в какой-то степени и сам Владимир Сергеевич). Умение навязать другим свою волю, заставить выполнить распоряжение, смысл которого не понятен (Краюхин, Ермаков, Быков). Жестокость. Авантюризм. Стойкость.

Может быть, нравственный подвиг этих людей заключался не в организации полета на Венеру или снабжения Амальтеи продовольствием, в условиях «приближенных к боевым», а в том, что, будучи по условиям образования и воспитания, по реалиям своей жизни и особенностям личности предельно нетолерантными, они смогли — из чисто рассудочных соображений — построить и защитить систему взаимоотношений, основанных на терпимости.

Они создали довольно странный мир, и, может быть, причина неудач нашей прогрессорской деятельности по крайней мере на Гиганде лежит в том, что мы сегодняшние (или вчерашние — из XXII столетия) не сумели понять важнейшей особенности структуры раннего коммунизма, связанной с механизмом его создания — как ответа на вызов Звезд.

Это был мир первопроходцев. По американской терминологии — фронтира. Вероятно, только сочетание абсолютной свободы познания, экспансии, риска, характерных для психологии фронтира, с социалистическим жестко централизованным, предельно несвободным управлением позволило пройти по «лезвию бритвы» и создать — скажем прямо, не имеющий аналогов феномен — галактическое коммунистическое человечество, столетиями поддерживающее индекс развития больший двух.

Еще в шестидесятые годы XX века И.Ефремовым был сформулирован закон неубывания социальной энтропии, определяемой через меру не реализованной на общественное или личное благо, но затраченной работы [29]. По сути, закон этот постулировал неубывание меры страдания человека в замкнутом социуме [30].

Но мир первого тома «Хроник...» был предельно незамкнут. Семантически, социально, энергетически. И начала социодинамики оказались к нему неприменимы.

Экспедиция «Хиуса» считалась удавшейся. В ней погибла треть экипажа, все остальные были ранены или больны. Десятки других экспедиций оканчивались гораздо хуже.

Развитие шло по Бисмарку: «железом и кровью». Ключевым в семантике познания было слово «риск».

Это приводило к весьма важным социальным результатам. В опытах с крысами, помещенными в исключительно благоприятную среду обитания, было доказано, что в любой популяции существует какой-то процент особей, добровольно стремящихся покинуть «Эдем». Биологи легко объяснили это эволюционным механизмом: при резком изменении Среды «благополучная» часть популяции благополучно погибнет, изгои же дадут потомство. Социальным аналогом крыс-изгоев служат изредка встречающиеся люди, которым плохо в любой, самой что ни есть распрекрасной общественной системе. Их немного — 2-3% от численности населения, но активность их достаточно высока, чтобы привести к макроскопическим социальным эффектам. В условиях современного мира эти эффекты могут быть достаточно безобидными...

«Открытый мир» конца XX столетия давал этим людям возможность реализовать себя вне общества, но для общества. Космическая экспансия питалась их энергией, которая иначе осталась бы нереализованной, их кровью, их жизнями.

К 2011 г. («Стажеры») мир меняется, и меняются люди. Солнечная система освоена. «Хиус-Молния» ушел в Первую Звездную (2005 г., Владимир Ляхов [31], «Хроники...», Т.2). Атлантический пакт распущен, в Белом доме второй срок находится президент-коммунист. Общая гуманизация отношений приводит к совершенно новой формуле «отныне никакие открытия не могут быть оплачены человеческой жизнью».

Пока это скорее формула, нежели реальность. Мир все еще развивается через риск. Однако с разных концов системы все чаще раздаются тревожные «звоночки», сигнализирующие о неблагополучии. В результате принимается (как установлено Ричардсоном и Двайтом — на очень высоком уровне [32]) решение о «Спецрейсе N 17».

«Стажеры» — блистательная вещь, великолепно передающая реалии эпохи! Точность воспроизведения деталей просто поразительна. Даже бар «Микки-Маус», который большинство читателей воспринимает, как чисто антуражный элемент, реально существовал в Мирза-Чарле по крайней мере до тридцатых годов. («Старина Джойс» состряпал на старости лет мемуары, которые микроскопическим тиражом вышли в Нью-Йорке в 2043 г. [33].) Материалы главы «Эйномия. Смерть-планетчики», основанные на апокрифической рукописи М.А.Крутикова [34], которую долгое время считали образцом псевдоисторической подделки, наполненной анахронизмами, недавно нашли себе весьма печальное подтверждение [35]. Впрочем, мне не хочется касаться здесь этой трагической истории.

«Стажеры», «Спецрейс N 17», 2011 г., интересны мне прежде всего описаниями событий на Дионе.

Наступает пауза в экспансии. Звезды еще недосягаемы, Система уже перестала быть фронтиром. Романтику подвига сменила повседневная плановая деятельность. «...Дионе программу надо выполнять, а не гоняться за хитрыми разумом Мюллерами (...) нам здесь нужны молодые дисциплинирование ребята» («Хроники...», Т.1).

Организация жизни на Дионе типична для Внеземелья первой четверти XXI века. Маленькая обсерватория, порядка 10 человек, план, четкая, монотонная работа. Система социодинамически замкнута: во-первых, регулярного пассажирского сообщения с Дионой не существует, во-вторых, специалисты по планетологии Сатурна, кроме Дионы, нигде толком не нужны, в-третьих, отзыв директора обсерватории однозначно определяет дальнейшую судьбу специалиста.

Иными словами, в структурах типа Дионы воспроизводятся общественные отношения, основанные на единоличной власти.

Человеческое страдание, накапливаясь в ограниченном объеме замкнутых, тяготеющих к пирамидальным, систем, определяет поведение коллективного эгрегора. Когда этот эгрегор начинает «питаться» страданием (возбуждаются низшие, инфразвуковые частоты коллективного бессознательного), замыкается кольцо обратной связи, и система быстро приходит в состояние, из которого без посторонней помощи выйти уже не может. [36].

Для Генерального Инспектора В.С.Юрковского — Диона одна из многих «остановок в пути», далеко не самая важная. Обсерватория выполняет план, находится на хорошем счету... да не будь у Юрковского на Дионе личных научных интересов, «Тахмасиб» вообще миновал бы эту планету.

Интересно описано взаимодействие информационных полей Дионы и «Тахмасиба». Генеральный Инспектор, которому по должности положено искать во Внеземелье всякую мерзость, не обнаруживает в деятельности Шершня ничего незаконного или неэтичного. Естественно: инфосфера Дионы носит Шварцшильдовский характер [37], то есть — описывается теми же уравнениями, что и классическая Черная дыра.

Разумеется, обитатели Обсерватории тоже не способны к конструктивному общению с Внешним миром. Единственная попытка завязать разговор (Крутиков — Базанов) кончается выводом, продиктованным эгрегором Дионы: «...Базанова надо вернуть на Землю без права работать на внеземных станциях» («Хроники...», Т.1).

«Победу добра» на Дионе не назовешь закономерной. Случайно попадает на «Тахмасиб» и затем на станцию Юра Бородин. Случайно он оказывается более восприимчивым к слезам девушки, чем к шварцшильдовскому информационному полю Обсерватории. И то, что — стараниями Жилина — Быков и Юрковский все-таки выслушивают восемнадцатилетнего стажера, — тоже не более, чем случайность.

Вряд ли лицо у Юрковского было «старое и жалкое». Скорее — испуганное. Юрковский с опозданием понял цену кажущемуся благополучию на Станциях Внеземелья. И, может быть, Диона заставила его в последние дни жизни многое переоценить или поставить под сомнение. Тот же Марс. Ту же Эйномию. Или Кольцо-1.

Сейчас мы знаем, что процессы аналогичного типа шли во всех внеземных поселениях [38].

«— Хорошо живут у тебя на базах, генеральный инспектор. Дружно живут».

«Как это оказалось просто — вернуть вас в первобытное состояние, поставить вас на четвереньки — три года, один честолюбивый маньяк и один провинциальный интриган». («Хроники...», Т.1.)

А возвращались люди из этих бесчисленных социальных «Кара-Богаз-Голов» на Землю, уродуя в меру сил и возможностей ее ноосферу.

История с Дионой имела продолжение.

Узнав о том, что Юрковский погиб, не успев встретиться с директором системы Сатурна Зайцевым, Шершень возвращает себе власть на станции. По-видимому, он не предполагал, что Генеральный Инспектор станет обсуждать события на Дионе по радио.

Дальнейшее развитие событий не могло не привести к столкновению с человеческими жертвами.

Насколько удалось установить по сохранившимся материалам, погибли все без исключения сотрудники Обсерватории.



— 4 —

Жилин участвовал в расследовании. Он был одним из тех, кто высадился на внезапно замолчавшую Диону. Возможно, именно он, наплевав на «Закон о свободе информации», убедил Быкова не только уничтожить сделанные там видеозаписи, но и сжечь фотонным выхлопом саму станцию.

До конца своих дней Жилин пытался понять, откуда берутся люди, подобные Шершню. Теория исторических последовательностей не подсказала ему, что в определенных условиях (услужливо воспроизводящихся то на одной, то на другой дальней станции) «Шершнем» мог стать любой человек, в том числе и сам Жилин.



После 2011 г. фокус исторических событий вновь смещается из Внеземелья на Землю. Распад «Атлантического пакта» для многих миллионов американцев обозначил конец света. Вообще, диссипативные процессы благополучия в мир, как правило, не привносят...

Смена социальной структуры чревата тем, что определенный процент людей выбрасывается из общества. Они перестают быть нужны. Экономически развитое государство будет их содержать, даже обеспечит приемлемый «среднестатистический» уровень жизни, но это будет лишь благотворительностью.

Десятилетием-двумя раньше эти люди, или по крайней мере, наиболее пассионарная их часть, могли влиться в очередную волну космической экспансии. Но ирония судьбы в том и заключалась, что распад капиталистической системы пришелся на период, когда Космос перестал быть фронтиром, и Мир в известной степени снова стал замкнутым.

Полилась кровь.

Первая четверть XXI столетия — время путчей: «...Уголовники, озверелое от безделья офицерье, всякая сволочь из бывших разведок и контрразведок...» Время гангстерских войн: «города захватывались бандами хулиганов, музеи горели как свечи...» («Хроники...», Т.2). Время, когда появился и встал во весь рост призрак Окраины.

На этом не слишком благополучном фоне развертывается действие «Хищных вещей века», четвертой повести «Хроник...». 2019 г. Испания.

В конце XX столетия рядом западных социологов была выдвинута концепция «постиндустриального общества» [39]: интересная попытка отыскать «третий путь» в вековом конфликте.

«Навязанное нам противоречие между «обществом познания» и «обществом потребления» существует только в воображении кабинетных теоретиков. В коммунистической Европе люди отнюдь не собираются умирать от голода ради космических рекордов. С другой стороны, тихий буржуазный Стрэнфорд строит третий ускоритель заряженных частиц вовсе не с целью извлечь из вакуума очередную пригоршню долларов, и не ради набора мифических «очков» в сомнительной гонке за открытиями, заменившей военное противостояние.

Все мы — по обе стороны Атлантики — граждане индустриального мира. Мы носим одну и ту же стереосинтетику, живем в похожих квартирах, приобретаем одинаковые телевизоры, ужасаемся и восхищаемся одним и тем же новостям. Прежде всего, мы — люди, а уже потом — капиталисты, коммунисты, фашисты.

Мы должны наконец понять, что общество познания и есть общество потребления. Или, точнее, говоря, общество познания создает общество потребления. (Две трети изготавливаемого в мире мезовещества применяется сейчас в бытовой технике. Мезопокрытие наносится на внутреннюю поверхность термосов, используется в кастрюлях-скороварках, при изготовлении кинескопов, проекционных цветомузыкальных систем, модной одежды, значков. Приходится согласиться с тем, что без фотонной ракеты и созданных ради нее технологий миры потребления были бы существенно беднее.)

То, что верно для индустриального общества, вдвойне верно для постиндустриального, когда развитие науки и технологии окончательно снимет противоречие между потребностями и возможностями, и важнейшей задачей познания станет изобретение все новых и новых потребностей». [40]

Ко времени действия «Хищных вещей века» постиндустриализм выродился в «философию неооптимизма», с одним из создателей которой — доктором Опиром — Жилин имел удовольствие беседовать («Хроники...», Т.2).

Вечно нейтральная Испания продвинулась на пути создания общества потребления значительно дальше, чем постоянно озабоченные борьбой за лидерство Соединенные Штаты. После мятежа Зуна Паданы и принудительного разоружения уровень жизни в Испании (и раньше достаточно высокий) возрос в несколько раз. По сути, эта страна — первая и единственная — вступила в конце десятых годов в постиндустриальную стадию.

В этот период Испания устойчиво держит первое место в мире по развитию «индустрии развлечений». [41] В повести описано лишь малая толика законных, полузаконных и совсем незаконных удовольствий, которые предоставляла отдыхающим курортная Барселона на рубеже десятых — двадцатых годов.

Жилин, скорее инстинктивно, воспринимает этот благополучный и мирный город, как угрозу коммунистической Ойкумене. Угрозу эту он пытается найти в «рыбарях», «меценатах», наконец, в психоволновой технике. Дрожка, позднее слег — выдающееся достижение человечества на пути создания «альтернативной реальности».

(Термин этот появляется в конце XX столетия в фантастическом романе Мела Гибсона. Описывается будущее, в котором удалось создать дешевые вычислительные системы с большим быстродействием. Появившись в «обществе потребления», такие системы совершили переворот не в науке или технике, а прежде всего — в индустрии игр. ЭВМ становится важнейшим элементом досуга. Игры усложняются, информация о событиях передается уже не на телеэкран, а непосредственно в глаза, затем — прямо в зрительный центр. Постепенно добавляются запахи, тактильные ощущения... играющий оказывается полностью изолированным от реальности: он живет в искусственном «альтернативном» или «виртуальном» мире. [42].)

Легко понять, что слег, собственно, и представлял собой гибсоновский «генератор вторичной реальности», правда , биохимический, а не электронный.

Жилин никогда не рассказывал, что именно он пережил под действием слега. Вообще описаний «погружения» удивительно мало, и все они производят впечатление выдуманных [43].

Строго говоря, слег не нарушал никах законов. Скорее, он был полезен, предлагая изгоям новую «внутреннюю» эмиграцию. (Все — лучше, нежели путчи или окраинные войны.)

Что-то очень испугало (или слишком обрадовало?) Ивана Жилина в его индивидуальной «альтернативной реальности». Испугало настолько, что он сумел добиться полного прекращения всех исследований по волновым психотехникам. Как оказалось, навсегда.

Между 2019 и 2022 гг. человечество сделало выбор.

Экспансия вовне вместо внутренней экспансии.

Это был окончательный приговор «обществу потребления».

Принимаются долгосрочные программы ООН. Образовательная (она же «Австралийская») — 2021 г. «Конкретно я предлагаю программу воспитания человеческого мировоззрения в этой стране», — говорит Жилин. И Объединительная — 2022 г. Тремя годами позже ООН преобразовыватся в Мировой Совет, что можно считать подведением окончательных итогов векового конфликта.

За этими глобальными событиями почти незамеченной прошла оккупация Испании международными полицейскими силами (2023 г.).


=======================================================================

(не влезло - см. продолжение)