Дмитрий Быков // "Профиль", №7, 27 февраля 2012 года




САМОЕ СТРАШНОЕ

У фанатика есть перспектива, шанс одуматься, надежда раскаяться, а у фантика нет ничего, кроме внутренней пустоты.

После "путинга" в "Лужниках" многие испугались, но, как водится, совершенно не того. Самое страшное не то, что "они так думают". Самое страшное, что они так не думают.

К счастью, у нас была возможность увидеть крупные планы Владимира Путина. Мы видели, какое облегчение читалось на его лице, когда можно было расслабиться и не выкрикивать лозунги. Мы видели, как трудно дается ему судорога трибуна, насколько естественней для него снисходительная и даже несколько утомленная усмешка. Мы легко могли различить миг перехода от нормального (насколько оно может быть нормальным) человеческого лица к модусу уличного оратора, которым Путин никогда не был. Он сроду не боролся за власть, получил ее автоматически, так же автоматически продлевал и на митингах чувствует себя еще глупей, чем аппаратчик Зюганов. Путин не Навальный, уличная борьба не его стихия, он более-менее знает цену своему окружению и понимает многое про свой электорат. Для него мучительно играть роль победоносного кумира, ведущего народ в атаку на внутреннего врага. Он отлично понимает, что внутренний враг сидит перед ним: это ни во что не верящие люди, спустя рукава изображающие лояльность. Какой вожак - такая и толпа.

Меня спросят: ну хорошо, а если бы он был искренним ксенофобом, если бы верил в собственные слова про Москву за нами, если бы всерьез призывал умереть? Если бы перед нами был воспаленный фанатик, уличный герой, истинный борец - это лучше было бы? А если бы на стадионах сидели 82 тыс. (такова вместительность "Лужников", уж простите) его самозабвенных сторонников, в самом деле готовых порвать за него хоть футболку, - разве это не было бы стократ ужасней? Отвечаю: нет, не было бы. Так - хуже. И в этом точка моего расхождения с либеральной общественностью, тщетно убеждающей себя, что перед нами тиран-гедонист, а значит, ничего страшного.

В истории - сколько можно повторять - важны не столько идеи, векторы, декларации, сколько их оплаченность внутренней честностью; не столько либерализм или консерватизм, сколько второсортность или первосортность. Внутренняя подлинность, эстетическая и смысловая цельность - вот сырье истории, единственное ее топливо, пища для новых поколений. Самое отвратительное советское поколение, которое, собственно, и профукало все шансы 1990-х, росло в условиях брежневской двойной морали, и именно поэтому даже лучшие представители этого поколения не верили в либеральные ценности и на каждом шагу компрометировали их. Можно было вырасти нормальным человеком даже при Сталине, потому что одна из серьезнейших добродетелей - честность. Человек, который верит глубоко и искренне, сознательно, а не слепо, пусть даже в ложную идею, лучше безвредного, казалось бы, скептика, который не верит ни во что. Потому что скептик дорожит только своей шкурой или репутацией (репутация есть, в конце концов, лишь утонченная разновидность шкуры). Все-таки у фанатика более высокая мотивация. Я говорю сейчас не о том, кто объективно полезней или вредней, а только о качестве пресловутого человеческого материала: в конце концов всякий режим производит, прежде всего, граждан.

В конце концов идейного человека всегда можно переубедить, но невозможно перевербовать того, кто выше всего ценит стабильность, то есть отсутствие мыслей и перемен. Можно спорить с врагом, но нельзя вступать в диалог с существами, понимающими только язык страха и торга. Страшен вождь перед толпой фанатиков, кто бы спорил, но куда ужасней имитатор перед толпой таких же имитаторов: он делает вид, что куда-то ведет и от чего-то спасает, они - что поддерживают, верят и сходятся к нему добровольно. Грубо говоря, фантик страшней фанатика. Потому что у фанатика есть перспектива, шанс одуматься, надежда раскаяться, а у фантика нет ничего, кроме внутренней пустоты.

И настоящий-то ужас положения заключается в том, что когда-нибудь, в довольно скором времени, после Путина (а недиктатор разделяет судьбу диктатора, вне зависимости от того, насколько он соответствовал роли) нам придется поднимать страну вот с этими людьми. С теми, кто на трибунах "Лужников". С теми, кто сегодня за Путина, а завтра будет против, а в душе не изменится ни на йоту и продолжит врать, жрать, воровать, предавать, ни во что не веря, ничего не желая и все вокруг втайне презирая.

Горбачеву было легче. В начале его правления эти люди все-таки не составляли абсолютного большинства.