Не Салонная тема, даже по названию.


«Человеку уже не надо присутствовать в реальности»
Интервью c Владимиром Мартыновым

— 27.11.10 14:08 —
Текст: Беседовал Семен Кваша

Композитор Владимир Мартынов, участник проекта «Человек.doc», рассказал «Газете.Ru» об этом проекте, а заодно об автоархеологии, адекватности, равнодушии к публике и причинах скорой гибели человечества.

– Формат проекта Человек.doc кажется удивительным. Как это устроено? К вам приходит драматург, берет у вас интервью, а потом вы этот текст выучиваете и читаете его со сцены?

– Это не совсем так. Сначала давайте поговорим, почему я согласился на это. Эта идея мне очень близка. Есть проект, который я делаю пожизненно, это автоархеология. Смысл его в том, что сейчас совершенно неинтересно говорить о каких-то отвлеченных вещах, о музыке, философии, живописи. Все надо пропускать через себя. И я буду рассказывать как раз о смешении, через себя я рассказываю какие-то очень важные музыкальные, театральные вещи. Вот этот театр.doc у меня называется автоархеологией.

С другой стороны, вы неверно описываете процесс. Там была проделана большая работа, мы долго с текстовиками, скажем так, составляли этот текст. Но я не буду ничего учить наизусть. Тут скорее надо говорить о какой-то джазовой импровизации, есть некая канва, некие пункты, которых я должен буду коснуться. У меня нет своего текста, я тут как персонаж, мне надо проговорить некоторые вещи. А каким образом — это каждый раз будет по-разному.

– Есть такой жанр — творческий вечер, встреча артиста с аудиторией...

– Меня тошнит от слова «артист», если вы мне сейчас скажете еще раз «артист», я тут блевану. Так же как от слова «композитор». Тут я не «артист», не «композитор», а скорее персонаж, который имеет соприкосновение с некоторыми вещами, музыкальными, театральными. Мне это с одной стороны довольно легко — то есть, это я сейчас говорю, что это легко, может быть, у меня будет страшный мандраж. Но я выступающий человек, я играю на рояле. Читаю лекции в МГУ на философском факультете, мне несложно разговаривать. В этом спектакле складываются у меня две функции: функция частного человека, когда я что-то говорю сам о себе, вспоминаю, а бывает, что я начинаю выступать как профессор, беру указку, показываю какие-то диаграммы и начинаю что-то объяснять. Указка эта — как королевский скипетр, превращающий меня в профессора. Но все равно я же в этот момент не играю. Я читаю лекцию.

– Почему на это должны прийти люди?

– Вы знаете, это меня абсолютно не интересует. Меня вообще люди не интересуют. Я вот очень много работаю с Анатолием Васильевым в театре, работал с Гротовским... А Гротовский вообще к себе на спектакли никого не допускал. Когда они уже после смерти Гротовского выступали в театре Васильева, там выделялось пять мест для зрителей. Почему люди должны приходить? Да пусть не приходят. Мы все это делаем не для публики, если никто не придет, я все равно это проговорю, это интересно, прежде всего, мне. А на публику мне наплевать. Еще Шенберг сказал в начале двадцатого века: «Публика — это враг музыки номер один».

– Я-то представляю себе, зачем туда надо идти. Сейчас одна из важных проблем — отсутствие авторитетного человека, который мог бы все рассказать и объяснить: как жить? Куда смотреть? Что слушать? Где культура? Мне кажется от этого проекта, и в частности от вас, ждут именно этого.

– Вы правильно определили время, авторитетного человека сейчас нет. Поэтому главное, что интересно в этом проекте — взята какая-то проба грунта. Кулик, Зайготт, я... это не то, что авторитетные люди, но по крайней мере, достаточно острые люди. Сейчас никто из нас не может взять на себя функцию авторитета, сказать «ребята, истина здесь, идите в том направлении». Задача всего проекта из десяти человек не создать авторитетные точки зрения, а сделать срез, как датчики. Мне кажется именно так. Понимаете, я считаю, что в наше время авторитетного человека нет ни в России, ни на западе. Но важно что — важно быть адекватным. Вот, например, Дмитрий Александрович Пригов тоже говорил об этой адекватности. Это очень редкая вещь, во всяком случае, я попытаюсь быть адекватным персонажем.

–Что такое адекватность? Адекватность чему?

– Что неадекватно? Как можно говорить о модернизации и инновации, пока на Красной площади стоит зиккурат, а в нем — мумия? Понимаете? Сверхфантазия, раньше был такой анекдот армянского радио. Сверхфантазия — вставить себе в задницу веник и представлять, что ты райская птица. Сейчас большинство художников, писателей и поэтов вставляют себе в задницу веник и думают, что они райские птицы. Я пытаюсь показать, что такое адекватное поведение.

– И что это?

– Адекватное поведение — как-то показать какие-то невозможности, чего нельзя, что невозможно делать. Невозможен жест великого художника, невозможен жест великого текста, невозможен жест великого произведения. Уже обо всем этом Хармс написал. «Я художник — а по-моему ты говно» «Я композитор — а по-моему ты говно». Это неадекватное поведение.

– А почему это стало невозможным? Есть, мне кажется, грандиозный запрос на вот это все...

– Запроса нет. Что такое запрос? Это метафизическая вещь, которая вылетает помимо людей. Сейчас нет потребности в великом произведении искусства. Сейчас нет по-настоящему креативных людей. Можно тоже сказать, такая категория, как свобода. Кажется, что мы сейчас гораздо свободнее, чем живущие в Советском Союзе. Можно учиться в Кембридже или в Сорбонне, отдыхать где угодно. Это принимают за свободу, хотя на самом деле это просто спектр возможностей из которых мы можем выбирать. А свобода — это не свобода выбора, а свобода невозможных условий. Невозможно было сделать «Сталкера» — а Тарковский сделал. Свобода это креативное качество, которым современные люди практически не обладают. Они могут пользоваться тем, что им предоставляется. Вот в супермаркет зайдите — все есть на полках, но это не есть свобода.

– Но вот Джеймс Кэмерон снял «Аватар», как раз нечто такое, что раньше было невозможно.

– Он произвел на меня огромное впечатление, но это же чисто техническая история. Обратите внимание, ему не посмели дать настоящих «Оскаров», он завоевал только «технологические» статуэтки. Это тоже несвобода. Свобода — это то, что делается наперекор технологии. Потому что как художественное произведение «Аватар» - это ниже плинтуса. Хотя оно предопределило развитие кино на многие десятки лет. Это история по-своему великая, но совсем с другой точки зрения. Понимаете, с Кэмероном Тарковский в одном туалете не стал бы писать. Но времена меняются. Cейчас все самое интересное происходит в медиапространствах. Ди-джейство, допустим. Но понимаете, что получается? Почему таракан бежит? Не потому, что он хочется, а потому что его лапки ведут. С технологиями то же самое. Человечество находится в положении того таракана. Оно не само бежит, как Тарковский, допустим, а просто ножки его ведут.

– А что это означает? Для человечества, для культуры? Ситуация, когда нет ни возможности, ни запроса создать великое произведение искусства, искусство вообще может жить дальше.

– Нет, оно уже давно и не живет, да и не надо. Не надо задаваться такими вопросами. Почему мы говорим об искусстве, о мысли.... я ставлю вопрос более жесткий. Мы — как вид, гомо сапиенс — тупиковая ветвь эволюции. Все с ней уже закончено. Это надо очень хорошо понять и пережить. Мы сейчас присутствуем при этом эволюционном феномене, антропологическом, космическом. Надо просто понять, куда что выводить. История кончилась, а эволюция продолжается. Каков следующий вид? Точно не мы с вами.

– Земля не выдержит семи миллиардов людей. Понимаете еще, что самое отвратительное? Раньше человек не качал свои права. Все говорят о правах человека, никто не говорит об обязанностях человека. Перед тем же океаном... хорошо, что про тигров вспомнили хотя бы. Все эти права человека — понимаете, у меня все внутри прям... я бешусь, когда это слышу. Вот этим летом смог был в Москве такой, и мало никому не показалось. Человеку показали, кто здесь хозяин. Потому что нельзя свинствовать. Понимаете, мы живем в обществе потребления. Что такое то же искусство, культура? Гигантский супермаркет, где на полках расставлены египетские пирамиды, Нотр-Дам и Тадж-Махал. И вот каждый из нас может этим воспользоваться. Да кто ты такой, чтобы этим пользоваться? Почему ты должен это видеть?

– Почему культурный супермаркет – это плохо? Вот я фотографируюсь на фоне Тадж-Махала....

– Тут теряются всякие ориентиры. Любая вещь создается функционально и так работает. Фольклорная, мифическая, эпическая. А сейчас человеку наплевать, зачем это, он даже не вникает, что это такое. Симфонии Малера, симфонии Бетховена... вот он приходит и тоже как бы фотографирует. Он совершенно не вникает в суть вещей, не входит в функциональную природу этих вещей. Все превращается в туризм. С одной стороны ничего плохого, мир как туристический проспект. Сегодня послушаем симфонию Бетховена, завтра посмотрим Тадж-Махал, послезавтра пирамиды и так далее. Человек потребляющий — самый нереальный, самый виртуальный и поэтому самый отвратительный из людей. Он может только сняться и зафиксировать свое присутствие, при этом совершенно не отдавая себе отчет в функциональном назначении объекта.

Беда человека, трагедия, причина, по которой он не имеет права существовать больше, в том, что он все превратил в продукт потребления. Все равно: египетская пирамида, 9-я симфония Бетховена, рулон туалетной бумаги... И реальность - это продукт потребления. Человек не участвует в этом, он не присутствует, ему уже не надо присутствовать в реальности – ритуально, сакрально, эстетически... Это такой безнаказанный туризм, сегодня я египетские пирамиды посмотрю, завтра - ацтеков, послезавтра на остров Пасхи. Почему бы и нет, если деньги есть?

– Вы сталкивались в последние десять лет с каким-нибудь произведением искусства или литературы, с чем-то великим, что вспомнят через сто лет, допустим?

Не-не-не, этого вообще не может быть. Не только за последние десять лет, за последние двадцать лет. В прошлом году умер Майкл Джексон. Еще раньше в один год — Бергман и Антониони. А новых имен не появляется. Нет ни новых методов, ни новых художественных решений. Мы живем только в такое время, когда происходит уход... а замены нет.

– Так что - все, конец?

Конец нас, как вида. Понимаете, история кончается, а эволюция продолжается. Нам на смену приходит нечто... надо только угадать, что. Мне бы не хотелось, чтобы вы это понимали в каких-то мрачных тонах. Вот, кстати, это не мое мнение, кстати говоря. Сейчас я вам книжечку покажу... Борис Пастернак, 1958 год: «Надо понять, что все стало прошлым, что конец виденного и пережитого уже был, а не предстоит».

Читать полностью: [gazeta.ru]