Любовь гопника (26.05.2008)
Дмитрий Быков

Самая парадоксальная черта нового русского патриотизма – в котором не было бы ничего дурного, кабы не эта поразительная особенность, – отчетливый привкус гопничества. Я не очень понимаю, как перевести это слово на русский литературный: как правильно замечал Витгенштейн, труднее всего объяснить то, что понимают все. Точней всего будет заметить, что гопник – низшая ступень человеческой эволюции, промежуточная стадия между человеком пещерно-доисторическим и современным. Гопника отличает слепое стремление к доминированию вне зависимости от прав и оснований; он полагает добродетелями главным образом имманентности, то есть не то, что достигается, постигается или изготавливается, а то, что дано изначально. Место рождения, национальность, реже – социальную среду. Непросвещенность он считает достоинством, дикость – отвагой, хамство – признаком силы. В самом общем виде гопник – это малоразвитый тип, полагающий эту малоразвитость своей заслугой и знаком избранности. Слово – насколько знаю, петроградское – происходит от сокращения «ГОП» (Городское общежитие пролетариата), где в первые послереволюционные годы как раз и гнездился означенный антропологический тип.
Гопник – тот, кто в ответ на деликатное несогласие спрашивает вас о вашем социальном происхождении и о том, чем вы занимались до семнадцатого (девяносто девятого, две тысячи седьмого) года. Гопник безошибочным инстинктом, заменяющим ему ум, находит в обществе самую темную силу, объявляет ее наиболее перспективной и присасывается к ней. Гопник опознает врага не по словам или убеждениям (таких тонкостей его мыслительный аппарат не различает), но по внешнему виду: раньше его не устраивали очки и шляпа, сегодня он не любит скепсиса в глазах. Гопник значительно примитивнее скина, поскольку у скина есть убеждения; гопник убеждений не имеет и с легкостью надевает любые, которые позволяют отождествляться с уже упомянутыми темными стихийными силами.
Не нужно думать, что автором этих строк движет социальный снобизм. Эволюция человека, в отличие от эволюции, описанной Дарвином, есть почти всегда результат личного выбора: чтобы встать на следующую ступеньку в личной или общественной иерархии, надо всего лишь этого пожелать, а остальное сделается само. Но гопник так гордится своими данными, что самая мысль об эволюции представляется ему предательством: он не хочет стать другим. Он хочет, чтобы все досталось ему такому, как есть; меняться для него – значит усомниться в себе, а это для гопника смерти подобно. Поэтому эволюция в более развитый человеческий тип осуществляется у гопников лишь по приказу свыше, но это чрезвычайно редкий случай. Гопников не пускают в общество. Ясно, что они немедленно станут там вести себя по гопническим законам, и наши интересные разговоры, дружеские чаепития и тонкие отношения будут надолго омрачены необходимостью выводить животное и проветривать помещение.
Я не убежден, что эта гопническая, приблатненная окраска нового русского патриотизма, во многом перенимающего нравы и лексику футбольно-хоккейных фанатов, приобретается искренне и добровольно. Напротив, я думаю, что многие пропагандисты, журналисты и спортивные комментаторы только играют в гопников, в действительности ими не являясь. Но, во-первых, эта маска прирастает. Человек, постоянно уверяющий окружающих в готовности начистить репу всем, «кто не мы», рано или поздно начинает гыгыкать и сплевывать. А во-вторых, играть в гопника, на мой взгляд, значительно хуже, чем быть им в действительности. Ибо единственным достоинством гопника является замечательное умение быть собой – ничего другого он не умеет вообще. Животное, рожденное четвероногим, бывает прекрасно в своей эстетической цельности, но человек, вставший на четвереньки, не вызывает ничего, кроме легкого омерзения.