Выбирали дворника. Правда, бюджет дома был уже изрядно истощен выборами уборщицы седьмого этажа, но без дворника жить невозможно, а назначать его директивно значило бы впасть в тоталитаризм. К тому же, на место дворника был приличный конкурс — пять человек, потому что ему полагалась каморка с московской пропиской.
Первый кандидат был отставной военный, из наших жильцов, который давно претендовал на расширение жилплощади и регулярно кричал в лифте (даже если ехал там один), что дом засрали и пора навести порядок. Вторая претендентка, мать-одиночка, хваталась за любой приработок, потому что работала в школе преподавателем физики и как таковая не получала зарплаты уже полгода. Третий гипотетический дворник был бесквартирный иногородний студент, прослышавший о вакансии и жадно за нее ухватившийся, потому что в общежитии его донимали кавказцы и вьетнамцы. Кавказцы превратили их общажную комнату в склад фруктов и другого подозрительного имущества, которым торговали, а вьетнамцы беспрерывно жарили селедку. Четвертый желающий был тоже студент, но московский, и каморка была ему нужна, чтобы трахаться с избранницей, потому что домой, в однокомнатную квартиру, он ее привести не мог. Наконец, пятым был предприимчивый ребенок, начитавшийся Карнеги и теперь мечтавший начинать в большом бизнесе с малого. Он уже год мыл машины на перекрестке Садовой и бывшей Каляевской, а теперь искал работу рядом с домом, потому что на перекрестке возросла конкуренция и мало платили.
Активнее всех, как водится, оказался военный. Несмотря на свои пятьдесят, он был еще бодрый мужчина и тут же организовал в типографии «Красной звезды» выпуск листовок: «Голосуйте за генерала Крюкова! Он железной лопатой наведет порядок на вверенной ему территории!» Попутно генерал ссылался на участие дворников в арестах 1937 года и замечал, что тогда порядок был. В своей предвыборной программе, также размножавшейся на листовках, генерал обещал первым делом взыскать со всех жильцов налоги, упорядочить их выход на работу, привести в порядок их внешний вид, ввести для всего дома единую форму одежды и обуздать молодежь, собирающуюся в подъезде вечерами поиграть в карты. Стратегические планы генерала были еще более грандиозны: на деньги, вырученные в процессе взыскания налогов (на которое генерал, в случае сопротивления, обещал мобилизовать спецназ), он собирался построить во дворе детский городок с турниками и беговой дорожкой, а сам дом надстроить и развернуть фасадом к солнцу. О том, как он будет чистить двор и какие дает при этом гарантии, не было сказано ни слова, но в целом программа была очень многообещающая. К раскрутке генерала приложили руку криминальные авторитеты, владевшие пиццерией напротив нашего дома, потому что им он обещал сдать в аренду весь первый этаж, жильцов которого планировалось переселить в надстройку. Скоро плакаты Крюкова висели на каждой двери, часть жильцов их отскребала, часть, напротив, оставляла (чтобы, когда генерал станет дворником, он сразу понял, кого не трогать).
Мать-одиночка немедленно ответила созданием партии «Женщины подъезда» и провозгласила себя кандидатом от нее. Ее ученики, привлеченные к избирательной кампании, от руки написали полсотни листовок в клеточку: «Голосуйте за Валентину Ивановну Фрязину! Представитель интеллигенции, достойная женщина, в одиночку поднимающая сына, она знает ваши проблемы. Она — такая же, как вы, одна из вас. Бабоньки! Объединим наши голоса и отдадим их Валентине, и тогда подъезд будет так же чист, как ее сердце». В своей предвыборной программе Фрязина обещала бороться за права женщин и детей, активно содействовать тому, чтобы учителя вовремя получали зарплату и вообще бюджетников не обижали. Она также намерена была развернуть кампанию по борьбе с американскими мультфильмами, которые развращают наших детей, и телевизионной рекламой, которая всех достала. Попутно она вылила компромат на студента-москвича, который якобы бесился с жиру и пытался заполучить должность, чтобы на ней усугубить разврат.
Этот компромат резко поднял шансы студента-москвича Булкина, который до этого строил свою кампанию на наивных лозунгах типа «Да здравствует свободная любовь!» и «Make love not wars». Он даже расклеил по подъезду несколько порнографических наклеек со жвачки и под каждой подписал: «Мы с Машкой любим друг друга». Получился предвыборный плакат, даром что на части фотографий Булкин был негром, а Машка представала то мулаткой, то китаянкой, хотя на самоми деле происходила из Бескудникова и жила с матерью, бабушкой и сестрой в такой же однокомнатной квартире, как и Булкин. Снимать комнату для утех им было не на что. Однако, когда Фрязина покатила на них бочку, Булкин с Машкой тотчас стали героями дня, особенно среди молодежи. Булкин живо стал раскручиваться, упирая на то, что он москвич, а все остальные еще неизвестно кто. «Наш город захватили иногородние, и теперь москвичам негде размножаться! Православные! Голосуйте за жителей своего вольного стольного града, чтобы одним или двумя москвичами стало больше! Получив должность, я тут же восстановлю разрушенную церковь села Жужжалова, на месте которого стоит наш микрорайон. Церковь разрушили в 1935 году и вместо нее построили наш дом. Теперь я берусь восстановить храм, а дом наш мы перенесем в центр! Я молодой, и мне это по силам!» Признаться, подобные обещания несколько насторожили стариков, но молодежь стала еще интенсивнее предаваться любви на чердаке и на крыше, стены украсились надписями «Булкина — в дворники, генералов — в намордники!», а часть подростков переоделась в маечки с изображениями Булкина и Машки в предельно непристойной позе на фоне памятника Юрию Долгорукому. Поперек маечек, которые Булкину наляпал его друг-кооператор, было крупно написано: «Размножайтесь, москвичи, а то вымрете!».
В самом невыгодном положении оказался иногородний студент, которому комната была действительно нужна, но Булкин начисто забил его своим московским шовинизмом. Тогда студент, фамилия которого была Лисюченко, а родной город — Мурманск, развернул борьбу с кавказцами, от которых столько натерпелся. «Россия — русским!» — кричал он под окнами, иногда всю ночь напролет, и играл на ностальгии по коммунизму, утверждая, что широка страна его родная и в Москву должна вливаться свежая кровь. Он обещал навезти в Москву мурманчан с их свежей кровью, редкостной трудоспособностью и опытом выживания в условиях полярной ночи. «Русский Север — колыбель цивилизации!» — писал он в предвыборной листовке, размноженной на ротапринте в МГУ. Лестницы украсились изображениями Кижей, Валаама и атомного ледокола «Ленин». «Долой грязный секс! Русские люди всегда были целомудрены! Я — русский человек, и должность дворника нужна мне не для разврата! Я зачищу наш подъезд от кавказцев и других нерусских! Я защищу жильцов от разнузданных вьетконговцев, которые жарят тут селедку, как у себя дома!» Иными словами, по широте охвата враждебных нам слоев населения он явно превзошел Булкина, поскольку Булкин выступал только против немосквичей, а Лисюченко — против всех нерусских и к тому же против Булкина. Заговорили о его возможном блоке с генералом, в результате чего генерал (по старшинству) мог бы стать дворником, а Лисюченко — его пресс-секретарем, или референтом, или на худой конец хранителем инвентаря, с последующей передачей должности ему, поскольку генерал был уже стар и явно не смог бы дворничать дольше десяти лет. Генерал позвал Лисюченко к себе, они долго пили русский чай с сушками, и Лисюченко выторговал себе право ночевать в каморке при условии, что весь день его там не будет. Они почти обо всем договорились и даже сфотографировались вместе под плакатом «Дворник — борец за чистоту нации», но всю малину им поломал мальчик, никем до того не принимавшийся всерьез.
Мальчик этот, Вася Гулько, первым делом вывесил в подъезде дома справку о состоянии своего здоровья. Здоровье у щенка было дай Бог каждому, о чем ему и выдали документ после очередной школьной диспансеризации, так что Васе эта акция ничего не стоила, а остальных заставила здорово призадуматься. В конце концов, генералу было уже пятьдесят, как мы знаем, и в этом возрасте, да еще после боевых нагрузок, вставать в пять утра и браться за скребок довольно обременительно. Студенты успели подсадить себе здоровье алкогольными и сексуальными излишествами, голодом и подготовкой к сессии. Одинокая женщина Фрязина в свои тридцать пять подавно не блистала здоровьем. Так никто справку и не вывесил, так что Вася тут же получил завидную фору.
Через неделю Вася выследил Лисюченко, который получал деньги на свою антикавказскую кампанию от самих кавказцев, поскольку после его ухода в каморку его общежитская комната переходила в полное их распоряжение и потому в его победе на выборах они были заинтересованы больше всех. Это скомпрометировало Лисюченко так, что он насилу опомнился, пищал что-то о клевете, о недоброжелателях, о спецслужбах, которые будто бы помогли Гулько,— но чистые глаза мальчика были убедительнее всех аргументов. Заодно замаран оказался и генерал. Гулько раскидал по всем лестницам листовку с записью переговоров Лисюченко и кавказцев, которую он сделал собственноручно, притаившись в общежитском сортире:
«Лисюченко Ты это, того…
Неизвестный (с кавказским акцентом) Канэшно, дарагой!
Лисюченко Это я к тому, что…
Неизвестный Какой базар!
Лисюченко Тогда вы тут как хотите, а я там как договорились…
Неизвестный Цх!
Слышен удар руки об руку и шорох крупных купюр».
Эта стенограмма попала в нашу домовую стенгазету «Наш дом — тоже Россия!» и обсуждалась всеми этажами в течение недели, остававшейся до выборов. Правда, Фрязина через своих учеников разузнала, что Гулько в первом классе дразнили гулей, а однажды на уроке физкультуры он обкакался, но все это злопыхательство уже не могло никого остановить. Мальчик явно лидировал. Правда, никто толком не представлял себе, как одиннадцатилетний карапет будет управляться с тяжелым скребком и как он использует каморку (сам Гулько сообщил приятелю, что в каморке собирается открыть коммерческий киоск, но в доме многие не верили, утверждая, что приятель подкуплен генералом). Предвыборными программами мальчика были засыпаны все лестничные площадки. Мелким почерком хитрого мальчишки везде было написано: «Я сделаю так, что у каждого ребенка будет «Сниккерс», «Киндерс» и «Памперс»! Голосуйте за Вождя Сухое Тело! Дадим шар земной детям!» Гулько роздал детям дома по леденцу «Чупа-чупс», некоторые со свистулькой, и дети дружно капали на родительские мозги: «Выбери Васю, он устроит нам сладкую жизнь!»
И нет никаких сомнений, что молодой хищник обогнал бы всех конкурентов, но в это время городские власти продали нашу каморку инофирме, торгующей запчастями для газонокосилок, и вследствие этого как жилище дворника, так и самая эта должность были упразднены одним махом.
На стихийно собравшемся дворовом митинге жильцов, где кандидаты, объединенные горем, обнимались в слезах близ помойки, острее всего стоял единственный вопрос: кто будет теперь убирать двор, и, главное, кто выметет из дома следы предвыборного марафона? Лестницы, лифты, подъезд — все оказалось засыпано, оклеено, изрезано предвыборной агитацией, и отскребать ее со стен, собирать, сдавать в макулатуру ни у кого не было желания.
— Убирать-то кто будет?— спрашивали женщины. Мужчины пожимали плечами. Дети требовали свои киндерсы и памперсы.
Решено было избрать комиссию в составе пяти человек для решения этой проблемы. Сейчас мы выбираем комиссию. Войти в нее иъявили желание два пенсионера, три ребенка, соблазненных успехом Гулько, и Булкин со своей Машкой, которые во время работы комиссии смогут приходить к ее председателю и там, в гостях, в ванной, трахаться сколько влезет.