"Итак — Вишневский (даю его словами).
— Заседание оргбюро происходило в Мраморном зале заседаний, на 5-м этаже, где мы и раньше встречались — писатели с т. Сталиным до войны. Последняя такая встреча была осенью 1940 года, когда разбиралось дело Авдеенко, пришедшего в телячий экстаз от Черновиц. И то, что т. Сталин опять пришел побеседовать с нами в этот зал — я рассматриваю, как восстановление традиции встреч с писателями.
т. Сталин был одет не в военное. Заседание началось в 8 ч. вечера (9 августа) и кончилось без десяти 12. т. Сталин сидел на краю стола, внимательно слушал, подавал реплики и два раза выступил с речью.
Доклад о «Звезде» и «Ленинграде» делал т. Александров. После говорили другие, в частности редактор Саянов. Он выступал путано и нервно. Когда он говорил о рассказах Зощенко, Сталин бросил реплику:
— Зачем печатаете эти вещи, ни уму, ни сердцу ничего не говорящие? Зачем печатаете этот балаган?
Саянов бормотал, что не подозревал реакционной сущности произведений Зощенко и Ахматовой.
т. Сталин сказал:
— А мы обязаны подозревать. Мы журнал делаем не для узкой группы лиц.
Саянов говорил, что рассказ об обезьяне был для детей написан. Сталин заметил:
— А Ваш журнал для детей делается? Извините, что прервал. Продолжайте.
Когда говорил Лихарев и смущался, Сталин поддержал его: «Говорите смелее!»
Когда говорили об Ахматовой, Сталин сказал:
— Почему мы должны идти на поводу устарелых вкусов престарелой дамы? За войну она написала только два патриотических стихотворения (и тут же сказал — какие). <Эту реплику об Ахматовой мне сказали потом со слов Поспелова — ЛБ>.
Выступал поэт Прокофьев. Тут разгорелся следующий диалог. Прокофьев говорил, что в Ленинграде 259 писателей, из них только немногие пишут.
Сталин: А вы что — только ленинградцев признаете?
Прокофьев ответил, что писатели уезжают в Москву.
Сталин: А вы подайте счет Москве!
Прокофьев говорил, что ленинградские издатели горят, убытки составляют миллионы рублей.
Сталин: Товар плохой.
Когда зашла речь о тех же произведениях, Сталин спросил его:
— Украшает Ленинград то, что вы написали о приключениях обезьяны?
Выступал Вишневский, говорил о коротком рассказе, о новелле — ее не ценят, в том числе и материально: работы много ювелирной, а оплата огульная.
Сталин: Да, материальный вопрос имеет очень серьезное значение.
Вишневский говорил, что многие писатели забронированы от критики высоким званием или Сталинской премией. Нужно все равно критиковать за плохие вещи.
Сталин: Правильно!
Затем Сталин взял слово. Он сказал:
— Наши журналы не могут быть аполитичными. Есть некоторые литераторы, которые считают, что политика — дело политиков, а их дело — лишь хорошо писать. Это неверно. С подобными литераторами мы разойдемся.
Он заговорил о Зощенко.
— Зощенко войны не заметил, накала войны не заметил. Не нам же по Зощенко перестраиваться. Пусть он лучше по нам перестраивается или убирается ко всем чертям. Задача литературы — воспитывать боевую добрую молодежь в духе Ленина. Вот ваша главная задача. (Он это повторил несколько раз — ЛБ ).
Далее он продолжал:
— Много вредят приятельские отношения в литературе. Они вырастают из аполитичного отношения к жизни и борьбе. Не надо бояться критики. Кто не критикует — тот трус. У нас есть редакторы ответственные и безответственные. Должен быть во главе один человек, который имеет моральное право критиковать, который имеет право на это, который будет обучать молодых, который берет в свои руки полную ответственность. Там (в редколлегии) должны быть настоящие люди, а не олухи царя небесного. У нас журналы — это журналы народа, а не отдельной группы. Все, что мы делаем, должно быть подчинено интересам народа, а не Зощенко, Ахматовой и прочим. Если мы будем делать им уступку, у нас не будет журнала, это — не наша пресса. Журнал «Ленинград» своей задачи не выполнил. Видно, в Ленинграде мало материала. Поэтому, в целях рационализации там нужно иметь один журнал, а не два. А со временем в Ленинграде будет пять журналов, он этого заслуживает. Здесь было сказано, что приходят военные (в журналы, со своими литературными опусами — ЛБ) и требуют. Военные бывают всякие. У нас под ружьем были миллионы человек. За свои раны и заслуги они получили должное. А теперь подходим по качеству. Нам в литературе «солдаты» не нужны. Дает что-нибудь нужное — честь и слава, не умеет — не надо.
После перерыва с докладом о кинофильме «Большая жизнь» ч.2 (реж. Луков) выступил т. Жданов. Когда он говорил о подборе героев картины, Сталин бросил реплику:
— В фильме один старый рабочий, и того ухитрились споить!
Затем он выступил с речью и сказал:
— Отношение к теме и предмету, которые берут мастера, несерьезное, безответственное. Возьмем настоящих художников. Чаплин по три года молчит. Изучает до деталей. Так же работали и наши классики. А у нас? Легкость нетерпеливая в работе Пудовкина. Не потрудился изучить тему. Как он рассуждал? Черное море — живописное море, я — Пудовкин, сойдет! Не понял Синопский бой, не знал даже, что мы победили тогда! Что же получилось? Недобросовестное отношение к своим обязанностям на глазах всего мира (Речь идет о картине «Адмирал Нахимов — ЛБ ). Эйзенштейн тоже внес в историю что-то свое. Показал дегенератов, а не опричников. (Речь идет о 2-ой части «Ивана Грозного» — ЛБ). Россия была вправе карать врагов. Грозный — умный, государственный муж, государственный деятель. Что же на экране? Грозный — не то Гамлет, не то убийца. Нам необходимо научить наших людей добросовестно относиться к своим обязанностям.
«Большая жизнь» — обязывающее название. Больно смотреть! Показано ли восстановление Донбасса, где механизация Донбасса? Это — не сегодняшний Донбасс.
Вишневский рассказывает, что на заседании выступал инженер-угольщик и резко критиковал картину за безграмотность. Сталин встал и очень внимательно слушал.
Режиссеры просили разрешения исправить картины.
Сталин: Сколько израсходовали?
Калатозов: 4 500 тысяч.
Сталин: Плакали денежки!
Когда режиссеры настаивали, Сталин встал, подумал две-три минуты и сказал, как бы решая вслух:
— Вот просят поправить. Вот Пудовкину дали шесть месяцев — не успевает. Трудно вам будет — новых лиц... Это трудно будет сделать.. Запишем тогда так: пусть художественный совет представить нам еще раз проект деловых исправлений. Вернемся еще раз.
Когда обсуждали состав редколлегии журнала т. Сталин сказал:
— Я думаю, надо оставить Саянова. Если хватит у него внутренней решимости, если хватит смелости. Пусть подумает. (Саянов сидел и плакал).
Ленинградцы, в числе других, предложили Капицу. Сталин сказал:
— Не слыхал такой фамилии. Не знаю. Вероятно, такого выбрали, чтобы и вам удобно было, и другие не боялись.
Потом Сталин говорил:
— Редакция — не почтовый ящик, что прислали, то и напечатали. Материал надо организовать. Учись — уважать будут.
Вишневский был введен в комиссию по выработке резолюции. Его вызвал Жданов, огласил документ и сказал:
— Вы чувствуете боль и обиду ЦК на наш Ленинград? Все ли в резолюции сказано до конца, какие есть вопросы, поправки?
И, обращаясь к ленинградцам, сказал:
— Сидите в обороне, — а переходить надо в наступление!
Потом он опять говорил Вишневскому:
— У нас вековой фонд литературы, демократических традиций. Белинский, Чернышевский.. Вспомните, как в этом самом Ленинграде, в рубашке, запачканной его кровью, он, умирающий, сидел и гневно писал. Вот — пример для всех нас. Единственный критерий — литература для народа. Нужно создать теорию советской литературы. Мы с вами, Вишневский, пережили три революции в Ленинграде, выстрадали революцию, а теперь какие-то отщепенцы ревизуют, уводят в сторону. Это — реакционная муть! Тянуть назад?! Это быть не может!"

Л Бронтман