Перечитывая Маркеса
29 АВГУСТА 2007 г. ВИКТОР ШЕНДЕРОВИЧ

Хвала каникулам! Временно перестаешь писать и начинаешь читать… Чаще – перечитывать.

Томик старых повестей Маркеса давно дожидался этого лета. Повести эти, в которых классик пробовал пластику языка, разминая наощупь быт и метафизику Макондо, ставшего потом родиной великого романа — эти повести я читал когда-то, но, как это часто бывает с хорошей прозой, возвращение оказалось открытием.

В моей молодости многое в маркесовском тексте было чистой экзотикой, никак не отзывавшейся в сознании – мне, двадцатипятилетнему советскому гражданину, это Макондо не к чему было примерить. Какой-то алькальд, какая-то оппозиция… Все это было как фантастика про кольца Сатурна. Завораживал язык, брали за живое характеры, но политическая реальность оставалась совершенно чужой.

Эпоха виоленсии в Колумбии пятидесятых – что нам гекуба? Но четверть века не прошли бесследно: сегодня в России это читается совсем по-другому.

«Хорошенькое дельце, — сказал парикмахер, — моя партия у власти, полиция угрожает моим политическим противникам физической расправой, а я, пользуясь этим, скупаю у них земли и скот по мною же установленным ценам.» (…) «Проходят выборы, и я становлюсь хозяином трех муниципий, — подытожил он, – без каких-либо конкурентов. И, кстати, даже если будет другое правительство, у меня все схвачено. Лучшего дельца не придумаешь, даже не надо деньги подделывать…»

А?

Ни слова про «Единую Россию», ЮКОС и Сечина, никогда не торговавшего скотом, но как все понятно! И алькальд, гарант прав граждан Макондо, в процессе урегулирования этих прав становящийся крупнейшим ското- и землевладельцем провинции, как-то вдруг приобретает знакомые физиономические черты, не правда ли?

Но отвлечемся от частных параллелей, все это – не главное.

Главное, конечно, это корова, гниющая под дождем. Главное — недолговечность стабильности, держащейся на лжи; неотвратимость распада в городе, где начальство между шантажом и убийствами любит поговорить о порядке и правах человека, где правосудие молчит или делает ноги, где правду пишут не в газетах, а в анонимках, где церковь, молчащая в тряпочку про убийц в полицейской форме, озабочена главным образом тем, чтобы контролировать нравственность в кинематографе.

Перечитайте Маркеса, не пожалеете.

Повесть называется — «Скверное время».



Читать Маркеса!
26 НОЯБРЯ 2009 г. ВИКТОР ШЕНДЕРОВИЧ
Однажды я уже делился с почтенной публикой впечатлениями от свежего перечитывания

колумбийского классика. Речь тогда шла о повести «Скверное время». И вот новые каникулы, и потрепанный томик в отпускном чемодане: «Сто лет одиночества», роман, в который я не заглядывал, поди, лет двадцать…

Впрочем, еще совсем недавно я был бы не в состоянии вполне оценить некоторые его страницы — например, посвященные тому, как одинокий, тихий молодой человек, ничего против правительства не имеющий и даже не особо подозревающий о его существовании, становится полковником Аурелиано Буэндиа, главой мятежников…

Не прошу у вас прощения за длинную цитату: она доставит вам удовольствие — как минимум, литературное:

«Выборы прошли спокойно. В воскресенье, в восемь часов утра, на площади была установлена деревянная урна под охраной шести солдат. (...) В четыре часа дня барабанная дробь возвестила о конце голосования, и дон Аполинар Москоте опечатал урну ярлыком со своей подписью. Вечером, сидя за партией в домино с Аурелиано, он приказал сержанту сорвать ярлык и подсчитать голоса. Розовых бумажек было почти столько же, сколько голубых, но сержант оставил только десять розовых и пополнил недостачу голубыми. Потом урну опечатали новым ярлыком, а на следующий день чуть свет отвезли в главный город провинции.

«Либералы начнут войну», — сказал Аурелиано. Дон Аполинар даже не поднял взгляда от своих фишек. «Если ты думаешь, что из-за подмены бюллетеней, то нет, — возразил он. — Ведь немного розовых в урне осталось, чтобы они не смогли жаловаться». Аурелиано уяснил себе все невыгоды положения оппозиции. «Если бы я бы либералом, — заметил он, — я бы начал войну из-за этой истории с бумажками». Тесть поглядел на него поверх очков.

—- Ай, Аурелиано, — сказал он, — если бы ты был либералом, ты бы не увидел, как меняют бумажки, будь ты хоть сто раз моим зятем. (…)

Когда однажды вечером Геринельдо Маркес и Магнифико Висбаль (…) спросили, кто он, либерал или консерватор, Аурелиано не колебался ни минуты.

— Если обязательно надо быть кем-то, то я лучше буду либералом, потому что консерваторы мошенники...»

Через несколько страниц романа начинается — и тянется на много, много страниц дальше — гражданская война. Колумбийский бунт, бессмысленный и беспощадный. Тупость власти и ярость мятежников, умножающие, возводящие в степень пролитую кровь, — чаще всего безвинную… Все это — из-за ленивой самоуверенности власти, из-за свинского убеждения, что все сойдет с рук, как сходило вчера, из-за презрения к народу — презрения, перешедшего некий невидимый предел и ставшего вдруг очевидным.

Реки крови — тоже форма обратной связи. Почти неотвратимая в тех случаях, когда власть не соглашается на обратную связь в виде листков не того цвета, в виде политической эволюции. Вот, собственно, и весь нехитрый выбор — между Макондо и Йокнапатофой, латиноамериканскими хунтами и генералом де Голлем, Тимишоаром и Прагой, Андижаном и Вашингтоном...

Спустя какое-то время после начала кровопролития власть начинает дергаться. До нее доходит очевидное — то, чего она не желала понимать за своей партией домино, пока сержант Чуров в соседней комнате вынимал из урны розовые бумажки и засыпал туда голубые.

Власть начинает изображать политический процесс — главным образом для того, чтобы прийти в себя и перегруппировать силы. Тут наступает счастливое время для «системных» либералов. Их временно перестают расстреливать, с ними начинают разговаривать — почти как с равными! О, радость! О, сладкие минуты причастности к большой политике!

«...полковник Аурелиано Буэндиа представлял себе этих одетых в черное законников — как они выходят из президентского дворца в ледяной холод раннего утра, поднимают до ушей воротники, потирают руки, шушукаются и скрываются в мрачных ночных кафе, чтобы обсудить, что хотел в действительности сказать президент, когда сказал «да», или что он хотел сказать, когда сказал «нет», и даже погадать о том, что думал президент, когда сказал совершенно противоположное тому, что думал…»

Время президентских аудиенций и дизайн столичных кафе явно не совпадают с нашими, в остальном же... Стало быть, говорите, Колумбия середины прошлого века?

…Бумажная обложка оторвалась-таки в процессе очередного перечитывания — ничего, еще на пару раз книжки хватит. Можно, конечно, купить новую, но не хочется: так приятно иметь дело со старым, лично залистанным томиком.

Издательство «Правда», 1987 год. В аннотации сказано: роман имеет острую антиимпериалистическую направленность…