Этот рисунок,

на котором Пушкин изобразил на фоне Петропавловской крепости себя
вместе с Онегиным, исполнен в 1824 году. Пушкин очень хотел, чтобы профессиональный художник в точности изобразил этот сюжет, и чтобы картинка эта была при Первой главе "Евгения Онегина" при ее издании в 1825 году.

На рисунке проставлены цифры, от 1 до 4. Внизу расшифровка:

1. Хорош (о портрете — А.Б.)

2. должен быть опершися на гранит (подчеркнуто Пушкиным! — А.Б.)

3. Лодка

4. Крепость Петропавловская

На обороте рисунка: "Брат, вот тебе картинка для Онегина — найди
искусный и быстрый карандаш. Если и будет другая, так чтоб все в том
же местоположении. Та же сцена, слышишь ли? Это мне нужно
непременно". Это он отправил Льву Сергеевичу между 1 и 10 ноября 1824
г., когда готовилось издание первой главы и "Разговора". В письме от
20 ноября напомнил: "Будет ли картинка у Онегина?" Выходит, Пушкину
очень хотелось, чтобы эта картинка была исполнена профессиональным
художником и обязательно появилась при первой главе. И при "Разговоре".

В 17 главе "Прогулок с Евгением Онегиным" показано, что надписанная в дар Пущину стихотворная эпиграмма с "Кокушкиным мостом" была сочинена не в 1829 году, как до сих пор считается в пушкинистике, а не позднее конца 1824 года, когда к печати готовилась Первая глава "Евгения Онегина".

Дело в том, что сюжет рисунка и реалии текста этого письма Пушкина тесно смыкаются контекстами с сюжетом его стихотворной "шутки".
Придавая особое значение своей позе на изображении, Пушкин подчеркнул слова опершися на гранит, что в его рукописях обычно соответствовало типографскому курсиву. Вот это опершися на гранит практически точно повторяет "опершись <...> о гранит" из эпиграммы. А это в свою очередь свидетельствует, что эпиграмма сама была создана Пушкиным не после выхода в свет "Невского Альманаха" на 1829-й год, а более чем на пять лет раньше, когда самая первая глава романа еще только готовилась к печати.

Не ограничившись этим, Пушкин уточняет сюжет: "все в том же местоположении", подчеркивая этим самым, что на рисунке должны быть сохранены все элементы, в том числе и "крепость Петропавловская", к которой Онегин должен стоять "гордо задом".

Эти элементы рисунка, которым Пушкин придавал такое важное значение, свидетельтствуют, что еще перед сдачей в печать первой главы романа стихотворная эпиграмма с "Не плюй в колодец, милый мой" была уже готова, и сюжет картинки должен был полностью ей соответствовать. Пушкинисты умиляются, когда речь заходит о картинке; неохотно, как бы сквозь зубы цитируют только две строчки из эпиграммы ("Сам Александр Сергеич Пушкин С мосье Онегиным стоит"), не заостряя внимания на самой эпиграмме и содержании остального ее текста. И вот как раз то, что стыдливо выводится за скобки, и свидетельствует об истинном — резко негативном — отношении Пушкина к своему герою в 1824 году. "Захлебываюсь желчью"...

Если бы пушкинисты "не боялись прикоснуться к текстам" Пушкина, в том числе и его писем, чтение которых для них — "отдельное удовольствие", они сопоставили бы пушкинское "захлебываюсь желчью" с текстами двух эпиграмм к "Евгению Онегину" и содержанием картинки. То, что они до сих пор не сделали даже этого, элементарного, как раз иллюстрирует сентенцию О. Алешиной: "Чем менее разнообразны стили общения, тем ниже общий уровень культуры".

Поистине, в самом страшном сне не мог бы Пушкин увидеть, как по-кликушески шумливо замалчивается пушкинистикой содержание его творчества...

[pushkin-onegin.narod.ru]