не, этотока у хохлов могут быть такие фамилии - Гоголь, Мазепа, Пытлюра, Бандера, Пересередрыщенко, Гудзь албо ж Ле (ну или Ге) - не, ну у кого еще может быть фамилия Иван Ге?

ну ладно, тут вот объяснивал конспирологам, где же рим находицца, в который Гоголь ехал ранней весной 1837 года с самого городу парижу, и наткнулся вот на это:

Тема «Гоголь и Мазепа» в советское время по понятным причинам тщательно обходилась литературоведами. О теме «Шевченко и Мазепа» и говорить не приходится. В «Шевченківському словнику» (1976) все поставлено с ног на голову. «Шевченко в поэме «Чернець» противопоставил предателю укр. народа М. мужественный (! - В.П. ) образ С. Палия, а в повести «Музикант» - полковника Г. И. Галагана, подчеркивая их борьбу за нерушимость союза укр. и рус. народов, - утверждал безымянный автор. - В «Іржавці» поэт вспомнил, как шведы с М. убегали из Полтавы в Бендеры. В повести «Близнецы», в «Археологічних нотатках», в записях нар. творчества Шевченко называл М. «анафемой», «проклятий Мазепа», «вражий Мазепа».

Обo всем этом - по порядку.

ТОЧКА ЗРЕНИЯ ГОГОЛЯ

Начнем с Николая Васильевича Гоголя и его видения Ивана Мазепы и деяний гетмана. Особенно интересным в этом смысле является «Отрывок из «Истории Малороссии». Размышления Мазепы», датированный началом 1830- х годов, когда Гоголь готовился написать историю Украины. Предполагался грандиозный - четыре больших тома! - труд. «Размышления Мазепы» - один из подготовительных этюдов к нему, фрагмент будущего большого целого.

1833-1837 гг. - пик украинскости Николая Гоголя. Именно в эту пору он мечтал о Киеве, куда хотел переселиться, чтобы занять кафедру истории в университете. Гоголь увлечен; чувства переполняют его, и это легко ощутить и теперь, спустя много лет, читая письма писателя к Михаилу Максимовичу, будущему ректору Киевского университета. Эпистолярий - своеобразная «кардиограмма», которая не оставляет сомнений в отношении того, с какой силой звало Гоголя его сердце в родные края.

«Бросьте, в самом деле, кацапию, да поезжайте в гетьманщину ... Дурни мы, право, как рассудить хорошенько. Для чего и кому мы жертвуем всем. Едем». «Туда, туда! В Киев! В древний, в прекрасный Киев! Он наш, он не их, неправда? Там, или вокруг него, деялись дела старины нашей ... Мне надоел Петербург, или, лучше, не он, но проклятый климат его: он меня допекает. Да, это славно будет, если мы займем с тобой киевские кафедры. Много можно будет наделать добра». Российские литературоведы и до сих пор цитируют эти экспрессивные слова классика как-то смущенно, с оговорками. «Все это не больше, чем игра, - «оправдывает» гоголевские противопоставления Украины и России Ю. Манн, автор новейшей биографии писателя. - ...Украинофильство Гоголя не имело сепаратистского характера (! - В. П. ) ...Он как и раньше видит перед собой поле широкой, общероссийской деятельности». Комментарий несколько странный, если учесть то, что молодой - 24-летний! - Гоголь не политические речи произносил, а просто писал другу письмо, в котором тосковал по Украине, строил планы, мечтал. К чему здесь тема «сепаратизма» или его отсутствие [выделено мной для Дзег, LUPUS]? Что же касается своей «общероссийской деятельности», то, как это видно из приведенных цитат, такую перспективу Гоголь в 1833- 1834 гг. расценивал в общем колониальном контексте; о ней речь идет как о вынужденном пожертвовании украинцев, которое не может продолжаться вечно.

Какими были факторы именно таких, ностальгических, дерзких (или как пишет тот же Ю. Манн, «фрондистских») настроений Николая Гоголя?

1. Прежде всего, следует иметь в виду особую атмосферу эпохи романтизма с характерным для нее повышенным, даже экзальтированным интересом к «народности», то есть - к национальным истокам. В таком контексте вполне закономерным был широкий общий интерес ко всему украинскому, который быстро заметил, приехав в конце 1829 г. в Петербург, Гоголь. «Здесь так занимает всех все малороссийское», - писал он в письме к матери.

2. На настроениях Н. Гоголя, бесспорно, сказался только что пережитый успех его «малороссийских» повестей («Вечера на хуторе близ Диканьки» увидели свет в 1831- 1832 гг.). Для петербургской, московской и в общем российской публики Гоголь-художник открывал «общий поэтический тон» Украины, представая в образе «барда казацкой старины» (П. Кулиш). Той старины, которую он не только хорошо знал - как историк и этнограф, но и чувствовал - как художник, украинская душа которого с особым трепетом отзывалась на песню, природу, на весь культурный ландшафт «старой» и «новой» Украины.

3. Еще один фактор, который объясняет обостренную национальную самоидентификацию молодого Гоголя, - его углубленность в работу над «Историей Украины», в стихию украинского фольклора, в частности - песенного творчества. «Моя радость, жизнь моя! Песни! Как я вас люблю! Что все черствые летописи, в которых я теперь роюсь, пред этими звонкими, живыми летописями!» - это также из писем Михаилу Максимовичу; и тоже - конец 1833 года.

4. Надо также учитывать сентиментально- ностальгические чувства Николая Васильевича после посещения им родной Васильевки, которую он оставил более трех лет назад. Два месяца (конец июля - последние дни сентября 1832 г.) Гоголь провел на Полтавщине. Взял отпуск на месяц, а в Петербурге, в Патриотическом институте, где преподавал историю, появился ... через четыре, ни единым словом никого не предупредив! Осенью следующего, 1833-го, когда им в петербургской квартире писались письма Максимовичу, перед внутренним взором Гоголя, наверное же, оживала ранняя осень в его Васильевке.

5. Не забывайте и о примере самого Михаила Максимовича, для которого переезд в Киев был делом решенным. Он - тридцатилетний ученый-ботаник, пятнадцать лет жизни которого были связаны с Московским университетом, оставлял обжитый мир и ехал в Киев, чтобы возглавить здесь новый университет. С Максимовичем, верил Гоголь, появляется новая перспектива и для него, будущего профессора истории, который задумал грандиозный научный труд...

6. И вот здесь пришло время вспомнить одно мемуарное свидетельство, ссылка на которое в многотомной научной гоголиане встречается совсем нечасто. Я имею в виду письмо польского поэта Богдана Залеского, адресованное его приятелю Франциску Дубинскому. Письмо появилось в печати в дополнении к «Gazety Lwowskiej» (1901 г.), а отправлено оно из Франции 19 февраля 1859 года. Залеский рассказывает, что «лет 25 назад» (т.е. во второй половине 1836 г. - в начале 1837 г. - В. П. ) Адам Мицкевич и он, Залеский, часто встречались в Париже с Гоголем «для литературно-политических бесед». «Конечно, мы говорили больше всего о москалях, которые вызывали отвращение и у нас, и у него. Вопрос об их финском происхождении постоянно был предметом обсуждения. Гоголь подтверждал его со всем своим украинским пылом. Он имел под рукой у себя прекрасные сборники народных песен на разных славянских языках. Что касается вопроса о финском происхождении москалей, он написал и читал нам прекрасную статью. В ней он указывал, на основании сопоставления и детального сравнения песен чешских, сербских, украинских и т. д. с великорусскими, на отличия, которые бросались в глаза, что касается духа, обычаев и моральных взглядов у великороссов и других славянских народов. Для характеристики каждого человеческого чувства он подобрал отдельную песню: с одной стороны, нашу славянскую сладкую и кроткую, и рядом великорусскую - угрюмую, дикую, нередко людоедскую, одно слово - чисто финскую. Дорогой земляк, ты легко можешь себе представить, как эта статья искренне порадовала Мицкевича и меня».

Б. Залеский (1802-1886) как литератор входил в круг представителей «украинской школы» в польской литературе. Себя он называл полуукраинцем, которого «сповила піснею мати Україна». Был активным участником польского восстания 1830-1831 гг., и потом жил в Париже на правах эмигранта. Как и Адам Мицкевич. Нетрудно представить, какие «литературно-политические беседы» вели двa польских изгнанника с Николаем Гоголем. Очевидно, что центральной в них была тема порабощенной Польши и имперской России. Именно эта тема рассорила Мицкевича и Пушкина, который приветствовал разгром восстания, а Мицкевича назвал «нашим врагом» (см. стихотворение А. Пушкина «Он между нами жил...»). Мицкевич, как известно, ответил четвертой частью поэмы «Дзяди», политической сатирой на Петербург. Как видно из письма Б. Залеского, Гоголь во время «литературно- политических бесед» не был беспристрастным слушателем, обнаруживая при этом даже «гоголевскую русофобию» (Ю. Манн). Его статья, в которой якобы речь шла о «финском происхождении москалей», к сожалению, неизвестна, однако, это не означает, что ее не было: вряд ли Залеский что-то напутал или выдумал. Тем более, что аргументы Гоголя, судя по их изложению в письме Б. Залеского, вытекали из сравнительного исследования песен различных народов, - а это был «конек» Николая Васильевича!

Интересная, между прочим, деталь: перед отъездом из Парижа Гоголь зашел попрощаться с Залеским и, не застав того, оставил ему записку на украинском языке. Записка трогательная: Залеский назван в ней «паном земляком», который «по серцю ще ближчий, чим по землі». Гоголь отправлялся в Рим, поэтому теперь он приглашал «примандрувати» туда и своего приятеля. И подписался так, как не подписывался никогда: «Микола Гоголь». Что все это значит? Ведь ни до этого момента, ни впоследствии Гоголь украинским языком в письменной форме не пользовался. Конечно, все дело в адресате записки и в самой атмосфере отношений в треугольнике «Мицкевич - Залеский - Гоголь». Ведя с поляками «литературно-политические беседы» (кстати, также преимущественно на украинском языке, о чем есть свидетельство А. Данилевского), Гоголь (украинец Гоголь!) не мог не увидеть в своих собеседниках исторических «братьев по несчастью». Т.е. - представителей нации, порабощенной Россией так же, как и нация украинская. Отсюда - соответствующие солидарные настроения, а также реакция эмоционального отторжения российской имперскости. В конкретное время в конкретном месте Гоголь был именно таким, и это невозможно отрицать.

Таким, следовательно, был контекст, в котором появились гоголевские «Размышления Мазепы». Гоголь здесь словно рассуждает вместе с Мазепой накануне объявления Петром I войны шведам. Причем сначала авторский голос доминирует. Основных тезисов - три:

1. Украина долгое время была «самобытным государством».

2. Со временем ее народ - «отличный от русских, дышавший вольностью и лихим козачеством, хотевший пожить своею жизнью», - утратил свободу, однако покорен он все же не до конца. Об этом свидетельствует «ропот», который пробивается сквозь повиновение.

3. Петр I - деспот, который распространил на украинцев российские порядки, чтобы таким образом держать их в повиновении.

Однако мысль Гоголя «мерцает» противоречивыми значениями, раздваивается. «Он (украинский народ. - В. П. ) имел не только необходимость, но даже и нужду покориться, - пытается уточнить самого себя Гоголь, хотя далее высказывается совсем загадочно. - Их (? - В. П. ) необыкновенный повелитель (? - В. П. ) стремился к тому, чтобы возвысить его, хотя лекарства его были слишком сильные». Кто тот «необыкновенный повелитель» и какие его «лекарства» оказались слишком сильными, непонятно; перед нами только импульсивный конспект, а не отстоявшийся, обдуманный до конца текст. Почему подчинение Украины было необходимостью, Гоголь обещает объяснить далее. Он говорит о «нужде покорится» - и это можно толковать как вынужденное повиновения, а не как объективную необходимость (или выгоду) пребывания «под покровительством России». В каждом случае присутствует характерный эффект гоголевской двойственности. Учтем и то, что отделить собственное гоголевское изложение от воображаемого внутреннего монолога Мазепы довольно трудно, и это только усиливает «мерцание» значений.

«Все это занимало преступного гетмана», - будто подытоживает автор. А далее гоголевский голос стихает, вместо этого «более громким» становится внутренний голос Мазепы, гетмана, который оказался перед тяжелым политическим выбором. Преодолевая сомнения, он решает «отложиться» от России. Мазепе нужен союзник, и он мысленно перебирает варианты. Крымский хан слишком слабый; его презирают запорожцы; к тому же это ненадежный союзник, его могут подкупить другие. Польша? Так она и сама находится «на краю пропасти»; среди шляхты нет единства; магнаты - деспотичны в отношении к простому люду, а в отношении короля ведут себя как «непокорные демократы».

Остается Швеция. Интересно «послушать», какие именно аргументы находит Иван Мазепа, делая свой выбор. Вот они:

1. Швеция - «государство, всегда бывшее в великом уважении у козаков»;

2. Швеция - сильная, она удивила своими подвигами Европу;

3. Швеция тревожит границы Московии и тем самым держит ее «в руках». Петру I, в случае войны со шведами, пришлось бы «раздваиваться», действуя против казаков на юге и против Карла ХII - на севере.

Вот, собственно, и весь «сюжет» размышлений Мазепы, представленных Гоголем, когда он обдумывал свою «Историю Малороссии». Ничего неодобрительного в отношении гетмана в «отрывке» нет, за исключением одного, наконец - вполне «ритуального» в обстоятельствах николаевской России, эпитета «преступный». Характерной является также гоголевская двойственность, которая дала о себе знать в его «отрывке». Именно эта шаткость, амбивалентность внутреннего «я» Николая Гоголя, нарастая, обусловит его сложную эволюцию, по выражению Юрия Барабаша - «ломку» в системе бинарной структуры «чужбина - родина». Результатом всех этих причудливых гоголевских метаморфоз, психологических метаний в 1840-х годах стало слияние (в его сознании) Украины и Московщины в абстрактную православную «Русь» с ее мессианским назначением. Гоголь выходил на религиозно-морализаторский, проповеднический путь. Именно таким застал его в Италии тот же Ю. Б. Залеский, с удивлением увидев в бывшем участнике парижских «литературно-политических бесед» - «защитника Царя и Православия». К своему давнему замыслу написать широкую «Историю Малороссии» Гоголь уже никогда не возвращался. Отрывок «Размышления Мазепы» так и остался отрывком, в котором только угадывался «зародыш так и не осуществленного замысла своеобразной анти-«Полтавы». То есть ненаписанного произведения, в котором Гоголь, кажется, готов был спорить со своим любимым Пушкиным.

[orthodoxy.org.ua]