[www.novayagazeta.ru]

Александр Бакши: Мы эволюционируем — талант отмирает

Композитор Александр Бакши — о том, кто и как обанкротил фабрику смыслов


Итоги последних двадцати лет подводить трудно. А главный из промежуточных — разочарование.

Я хорошо помню конец 1980-х — начало 1990-х: подъем, вера в будущее. А потом — шок 1990-х под девизом: «Если ты такой умный, то почему такой бедный?»

И тогда страшная вещь произошла. Был утрачен герой времени.

В 1970-х сложилась четкая парадигма: герой времени — Художник. Это была общественная фигура. Поразительная вещь: Брежневу, при всех его регалиях, не хватало одной, главной — Ленпремии по литературе. Потому что в то время не быть художником означало — никем не быть. И, видимо, Леонид Ильич это тоже как-то смутно чувствовал.

Мастер и Маргарита были главными фигурами позднесоветского времени. Ведь в культуре и создается идеальная модель, которая потом воплощается в жизнь, хоть и не в полной мере. Но если вовсе нет таких моделей, — то и у страны нет будущего.

Для женщин тех времен выбор Маргариты, которая бросает успешного, процветающего мужа и идет за нищим Мастером, — был естественным. А каждый мужчина хотел быть Мастером. Получалось не у всех, Мастеров всегда немного, но пытались — все.

А недавно я читал социологический опрос девушек и молодых людей: что они ценят в лицах противоположного пола? Талант и ум оказались на последнем месте. Что вполне отражает реальность.

Выбрасывали «идеалы совка»? Оказалось: выбросили всякие и любые идеалы.

…Но общество так развиваться не может. Какие могут быть инновации в мире, где культ бандита сменился культом жулика, а последний плавно сросся с культом чиновника? Как развиваться, если молодые люди в большинстве своем хотят быть чиновниками? Если мечта о распиле казенных сумм носится в воздухе? И, похоже, — уже целое поколение повзрослело с этой мечтой.

В результате главный итог: утрата ценностей. Которые, кстати, всегда очень помогают выживать.

Мастер ведь мог быть не только художником или музыкантом. Он мог быть физиком или микробиологом. Он мог бы быть в 1990-х программистом или бизнесменом. Но только: бизнесменом совершенно определенного толка.

Я фанат фирмы Macintosh. Они собрали свой первый компьютер на коленках — а потом приохотили полмира работать на их «маках». Сумели сплотить вокруг себя массу людей, разрабатывающих самые разные программы, — и это очень творческое дело! Выкладывают на своих сайтах программы бесплатные, программы учебные. Например, «Научись играть пьесу Лигети» — авангардную пьесу, которую в России мало знают. Она написана для автомобильных клаксонов. Смешная и точная программа: мастер-класс для начинающего клаксониста, совершенно бескорыстная игра — талант поразмять. А рядом на сайте — бесплатно выложены лекции по искусству, прочитанные в Колумбийском университете. И, видимо, по духу эта процветающая корпорация ближе именно к «эпохе позднего совка», чем к нам сегодняшним. У них прочитывается четкий идеал: бизнес как сообщество творческих людей.

А мы почти не видим свободно развивающихся людей, которые продвигают свои идеи. Люди уходят чиновниками в госкорпорации или заняты беспроигрышно прибыльным делом: торговлей импортом. Получается, что единственный персонаж 1970-х, который встал на ноги, размножился, дал социальное потомство, — фарцовщик. Он занят прежним делом: перепродажей заграничных штанов втридорога. Доволен сам собой. Озадачить его, смутить, заставить «перепроверить себя» — некому. Хотя вообще-то — это дело культуры.

Вот это мне кажется главным: мы потеряли героя времени, на которого хочется ориентироваться. Если от него и доходят вести, то издалека, как письмо в бутылке. Вот кто-то оцифровал и выложил в Рунет бесплатно Библию для i-phone: удобная программа, по которой просто ориентироваться. Я теперь ношу Писание в телефоне, в кармане пиджака.

По своей профессиональной среде я знаю, как мало востребованы музыканты. В музыке — в самые лихие смутные годы выросли чудесные ребята. В 2000 году, когда мы с Камой Гинкасом делали спектакль «Полифония мира», — у меня была отчаянная проблема исполнителей. Пришел в консерваторию, мне сказали: «С ума сошли — искать в консерватории скрипачей? Откуда они здесь возьмутся, когда все педагоги уехали?»

А сейчас возникло новое поколение отличных скрипачей, виолончелистов, певцов.

Слава богу: границы открыты. Многие из этих ребят учились на Западе. Они востребованы в мире: ездят, играют, стажируются. Но дома, в России, они нужны менее всего. Им скорее просто не мешают существовать и ездить.

Дома они нужны после того, как кто-то из них вырастает в звезду, которую «стыдно не знать». (Так же, как ученые: Перельман, Гейм и Новоселов.) Да и тогда — в каком качестве и кем востребованы эти музыканты?

У нас теперь невообразимые цены на театральные, концертные билеты — как и на многое другое. Значительно выше, чем в Европе и США. И платят ведь! Если измерять энтузиазм и заинтересованность зрительскими деньгами — вроде бы все в порядке. Но на деле эти цены говорят об одном: страна живет в ненормальной экономической ситуации.

Я пришел в Большой зал консерватории на концерт блестящего музыканта — по его приглашению. И был поражен: в первом отделении молодые оперные певицы исполняли самые знаменитые, самые шлягерные арии. Потом играл мой музыкант. Он тоже выбрал самый затертый, самый внятный концерт для его инструмента, какой есть на свете. После первой части стали аплодировать. (Хотя аплодировать между частями симфоний так же неприлично, как хрустеть в БЗК попкорном.) А я хорошо помню, как в этот зал слушатели приходили со сложнейшими партитурами. Теперь там сидели совершенно другие люди: и явно не понимали, кто им играет, что им играют… Но твердо знали: на сцене — большая звезда. Надо хлопать!

Потом я пытался обсудить это с очень почтенным музыковедом. Но профессор N. сказала: «Я десять лет не была в БЗК. У меня нет денег на билет».

То же происходит в театре. В 1970—1980-х публика и мечтать не могла о сегодняшних гастрольных программах! Но я вижу, что у спектаклей Марталера, Хайнера Геббельса, Матса Эка все меньше зрителей в Москве. Когда-то наша публика была уверена: в театре нужно думать. Интеллектуальное напряжение считалось нормой. Выработка смыслов и идеалов — прямым делом культуры. Запрос из зала был направлен именно на это.

А сегодня делать «театр для людей» у нас означает — делать развлекательные или скандальные шоу. Людей, что ли, поубыло?

Страшная вещь — утрата среды. В том числе утрата публики. Потому что художника порождает и его общество. (Помню, как Софья Губайдуллина объясняла отъезд из России: «Я потеряла своего слушателя».)

Интеллигенция почти перестала вырабатывать и транслировать смыслы и идеалы. В том числе — свой стойкий идеал человека, который что-то делает.

Но если творческая энергия не востребована, талант и ум не нужны, — они отмирают. Как хвост в процессе эволюции: чтоб не осложнял жизнь.

И хвост таланта готов отпасть так же резко, как отпал хвост демократии. Ходили-ходили на митинги — и вдруг перестали. Лень и все равно. Даже когда речь идет о нашей судьбе.

25.10.2010