" Боинг слишком мягко набирал высоту. Опытный экипаж знал все прихоти пассажирки. И хотя люксовый интерьер располагал к душевному покою, настроение у нее было отвратительным. Она привыкла жить с таким настроением, к этому располагала ее жесткая работа. Если не сказать жестокая.

«Черт! Я провожу в этой казенной банке больше времени, чем в собственном доме!» – выругалась она про себя, не выдав это ни одним мускулом на каменном лице. Науку сдерживания эмоций в себе, она обрела еще в детстве. Ее отец, владелец небольшого текстильного цеха, сажал ее к себе на колени и монотонным подсевшим голосом учил ее ни кому не верить, ничего не принимать близко к сердцу, и на следующее утро вставать и бороться с миром дальше.

Она выглянула в иллюминатор, отметила облако похожее на бутылку пива и заказала у стюарда бокал “CoorsLight” со льдом. Завтра ее ждал очень тяжелый день. Самый ответственный день в ее жизни. Ей предстояло прочесть с высокой трибуны несколько строк, которые изменят весь мир, перевернут жизнь сотен тысяч людей, а для десятков тысяч обязательно станут роковыми. Большой глоток пива не освободил голову от тяжелых раздумий. Она сдвинула брови, резко встала, успокоила жестом помощника и скрылась в душевой комнате. Прохладная вода неслышно потекла на ее плечи, заставив вздрогнуть. Она оперлась рукой в стеклянную ширму, опустила голову и стала жадно вдыхать влажный воздух, успокаивая себя от нахлынувших черных мыслей. Понимая, сколь многих мирных людей коснутся последствия ее заявления, ее мучили мысли о детях, которых, как правило, в таких случаях погибает очень много. С этим она не могла мириться, потому что еще до замужества работала в Фонде защиты детей и в памяти отложились десятки детских историй из неблагополучных семей ее городка.

Она любила детей. Но работа не превращала ее в струну, не давала места и времени на слабость. «Сейчас я успокоюсь и выброшу из головы мусор». Вместо этого, она просто почувствовала, что дурное настроение утра сменилось приятным настроением от воспоминаний. «Так все! Хватит!». Она скрутила полотенце вокруг шеи, посмотрела на себя в зеркало, усмехнулась и включила фен. Реальность стала возвращать ее в самолет. До посадки в Дубае оставалось всего два часа, нужно подготовиться к торжественному приему.

Как только она толкнула дверь душевой и шагнула в салон, перед ней возник помощник.

- Нам придется сделать экстренную посадку. В лобовое стекло угодила чертова чайка. Командир говорит, что необходимо проверить стекло на наличие трещин и сколов, – быстро доложил он. – Сейчас они делают запрос в ближайший к нам аэропорт на посадку. Командир обещает, что это не займет много времени.



- Надо же… жаль чайку. И старину Халифа. Наверняка уже выдвинулся со всей администрацией в аэропорт. О‛кей, думаю, нам буду рады в любом городе Эмиратов.

- Боюсь, что не совсем так… – помощник промокнул на лбу платок. – Мы еще не долетели до Эмиратов и находимся над территорией Сирии. Садиться придется здесь же. Из Вашингтона уже прислали координаты ближайшей полосы. Они связались с правительством Сирии, туда стянулись городские силы правопорядка. Это место называется Банияс.

- Черт знает что! Весь Ближний Восток нашпигован нашими военными базами, а нас сажают на бесконтрольной земле. Хорошо, делайте как нужно, надеюсь, это не займет время.

Она для виду постучала ногтем по столу, показав раздражение, но подумала, что это происшествие может оказаться занятным. Хотя бы потому, что никогда ничего подобного еще не было.

Шины взвизгнули, оставив облачко дыма и черные полосы, самолет грузно осел, превратившись из орла в курицу и развернувшись, замер у терминала. К нему выдвинулось несколько ожидавших автомобилей полиции, автобус и технички. Вокруг все было как обычно, только ниже и без леса ярких вывесок, стеклянных таблоидов, фонарей. Скоро выяснилось, что время понадобится все же много – трещина на стекле все-таки была, и его нужно было менять. Местные обещали доставить новое через три часа, и она решила не терять их напрасно и выехать в город. Все уговоры помощника были проигнорированы и на предоставленном местными властями MB 500, с наспех установленным на крыло флажком США, она выехала в сопровождении телохранителей и полиции из ворот аэропорта.

Детский дом, был неухожен, как и многие строения в округе. Она решила посетить его, чтобы увидеть глаза сирийцев. Она знала, что детские глаза не умеют скрывать мысли. Кроме того, ей хотелось загладить вину за завтрашний день, душа требовала разгрузки. Работа по противостоянию с этой древней страной, давно преисполнила ее негативом к ней и при принятии санкций, она, не колеблясь, ставила подпись в документе на эмбарго.

На крыльце стояла дюжина детей и столько же воспитателей в хиджабах. Дети, перекрикивая друг друга и заливаясь смехом от радости кинулись к ней кольцом, стали что-то щебетать, прыгать. Переводчик сообщил, что это сироты, их родители погибли от рук наемников в других, неспокойных городах страны. Многие из детей своими глазами видели смерть родителей, некоторые были покалечены. Одна из девочек постарше, потерявшая не только родителей, но и обе свои руки при взрыве гранаты из рук наемника-ливийца, которого чужие почему-то называют повстанцем, осмелившись, с веселым смехом, подбежала к ней и, уткнувшись головой в живот, стала что-то напевать. Она, немного отстранив девочку, подняла ее голову, чтобы заглянуть в лицо и обомлела – девочка была похожа на ее дочь, как две капли воды! Ужас охватил ее. В глазах тот час потемнело, стало очень холодно, и она стала оседать на подхватившие ее руки. В сознании стояла дочь, без рук, в жуткой одежде и смеялась, тянулась к ней. Но сознания не было.

Она окончательно пришла в себя в автомобиле, по дороге в аэропорт. Весьма кстати зазвонил мобильный.

- Да, я. Подожди. Скажи, с Челси все хорошо? Слава Богу! Ничего, потом расскажу. Я скоро буду на месте. Отзвонюсь после встречи с президентом.

Прием в Дубаи прошел не заметно. Для нее. Голова была в другом измерении, и она чувствовала себя совершенно разбитой и неготовой к работе. Завтра страшный день. Завтра ужасный день. Теперь этот день она воспринимает именно так.

- Привет. Да, все закончилось. Уже в номере. Послушай, я не хочу, я не смогу завтра сделать то, чего они от меня хотят. Нет. Нет. Нет, не в этом дело. Это не телефонный разговор… Да, так было всегда, но сегодня стало иначе. Билл, дорогой, я видела их, они такие же как мы, их дети такие же как наши.

Ноги стали ныть, сигнализируя о своей усталости. Она обратила внимание, что так и не присела, с тех пор как приехали в отель. Она села на сафьяновую кушетку, пригубила белый чай и замерла. Она принимала решение. Быть может самое важное решение в своей жизни. И оттого, что она принимала его самостоятельно, решение никем не продиктованное, никем не написанное на листке бумаги, меняло ее. Она сжала губы и кивнула сама себе. Решение было верным.

В зале Бурдж-Халифа было многолюдно. В центре под трибуной толкались журналисты закусив пресс-бейджи и выбирая выгодное место. За столиками восседали вип-персоны местной администрации, высшие военные чины всех близлежащих стран и военных баз США, несколько премьеров из ЕС, министры иностранных дел России, Китая, Индии, дипломаты. Зал мерно гудел, звенели официанты, шелестели секретари, бормотали переводчики. Сотни фотокамер не переставая, щелкали тут и там, собираясь в едином порыве, словно по чье-то команде, когда в зал входило очередное важное лицо. Перед зданием скандировали митингующие, требуя закончить все прямо сейчас и разойтись, интуитивно предчувствуя беду от таких встреч.

Наконец, зал зааплодировал. На трибуну поднялись несколько секретарей и она. Она поклонилась, фирменно улыбнулась, подошла к трибуне, сказала несколько приветственных фраз по регламенту, поправила рукава на запястьях. Зал стремительно затих, распорядители активно замахали руками, призывая обслугу удалиться. В воздухе начало накапливаться напряжение от ожиданий.

- Добрый день и позвольте мне сказать, как почетно мне находится в таком обществе. Коллеги. Друзья. И я еще раз благодарю вас за организацию нашего мероприятия в этом прекрасном городе. – начала она спокойно и уверенно. Итак, от имени Президента и пользуясь полномочиями по праву избранной Сенатом, а так же представляя народ США и решение Госдепартамента, – она смяла листок бумаги с текстом, составленным жестокими людьми, которых изменила их роль, сломала хребет индивидуальности, загасила человеческие качества, превратив в бесчувственных роботов, официально объявляющим военную интервенцию в Сирию и бросила комок на пол. – я, Государственный секретарь США Хиллари Родэм Клинтон, заявляю: США отменяют все претензии и санкции в отношении Сирии и Ирана, признавая суверенность и международное право государств на независимость. США признают зачастую некорректные шаги последних десяти лет, что могли привести к гибели мирных граждан на Ближнем Востоке…Большое спасибо!

Зал не ожил. Чиновники не верили услышанному. Ведь все были готовы к новой бойне, к свежей крови. Вдруг из глубины зала, в полной тишине, еле слышно раздались аплодисменты от детских ладошек. Звук отражался от людей, от колонн и обожженным мотыльком пробивался к открытым окнам. Туда, где все обычные люди, не чиновники, не генералы, не министры, не секретари, твердили об этом. Во всем мире. Вне зала. На свободе. Зал обернулся и расступился. Но никого не было. Лишь медленно опускалось перо чайки, в солнечных лучах. Легкое, чистое. Зал взорвался аплодисментами. Люди поняли, что мир изменится, он не может не измениться. Ведь все мы одинаковы.

АркКон 25.06.2012г