[www.echo.msk.ru]

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Здравствуйте, это программа «Особое мнение», меня зовут Татьяна Фельгенгауэр и я приветствую в этой студии Константина Ремчукова, главного редактора и владельца «Независимой газеты». Здравствуйте, Константин Вадимович.

К.РЕМЧУКОВ: Добрый вечер.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: И первый вопрос, который хочу вам задать, обратились ли вы уже в суд с жалобой на Николая Цискаридзе?

К.РЕМЧУКОВ: Сегодня встречался с адвокатами, получили заверенную копию DVD из «Дождя» с печатью – это требуется, что это, действительно, прямой эфир такого-то числа. И на этой неделе.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: В чем суть вашей жалобы?

К.РЕМЧУКОВ: Ну, эта жалоба касается его утверждения, что, якобы, я с кем-то встретился и кому-то что-то сказал, что, с моей точки зрения, является откровенной ложью. И я ему дал шанс, как бы, сказать: «Вы сможете это в суде доказать?» Он сказал: «Да». Поэтому пусть доказывает.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: То есть с Николаем Цискаридзе в ближайшее время вы собираетесь встречаться исключительно в суде?

К.РЕМЧУКОВ: Я вообще не собираюсь с ним встречаться ни исключительно, ни исключительно. Может, адвокат мой будет, может быть, я буду. Я не знаю, я вообще ничего не собираюсь. Я сказал, что ложь в прямом эфире откровенная мне в лицо – она же не может так... Я же не могу? Какая реакция должна? Надо потупить глаза, признать ее? Это же невозможно. Значит, суд.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Давайте тогда поподробнее по вашему конфликту. Я так понимаю, что все из-за Большого театра как-то разгорелось. Там были самые разные обвинения со стороны Николая Цискаридзе. Вы, ведь, были на вот этом открытии грандиозном?

К.РЕМЧУКОВ: Да.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Там ручки на дверях на месте?

К.РЕМЧУКОВ: На месте. На всех тех дверях, каких надо, с клеймами «Императорский завод». Другое дело, что там появилось 100 новых дверей по пожарной безопасности из зала (ну, новые стандарты). Вот на тех дверях, наверное, ручки... А те все, которые были до ремонта, все остались.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Вообще слова Николая Цискаридзе о том, что и реставрация была не совсем так проведена как нужно, и что там и сусальное золото не то, которое должно было быть, а какая-то позолота и там вместо хрусталя – стекло. Вот, все эти слова – они как-то вас подвигли на то, чтобы там повнимательнее все посмотреть, как-то проверить, с кем-то поговорить? Все-таки, вы, ведь, в Наблюдательном совете при Большом театре.

К.РЕМЧУКОВ: Ну, не Наблюдательный, а Попечительский – я в исполкоме Попечительского совета. Значит, хочу, отвечая на этот вопрос, несколько провести четких таких линий. Попечительский совет Большого театра не имеет никакого отношения к реконструкции Большого театра. Это государственная программа. Даже более того скажу (многие могут удивиться), даже администрация Большого театра не имеет отношения к этому, поскольку этот миллиард долларов на реконструкцию контролировали президент, премьер, Кудрин, Греф в свое время, потом Набиуллина. Это такой масштаб и такие организации, которые принимали решения, проводили конкурсы на архитектурные решения, подбирали контракторов, что у Иксанова (вот, как генерального директора Большого театра) просто нет такой компетенции провести такое масштабное мероприятие, тем более Попечительского совета.

Попечительский совет был создан в 2001 году людьми, которым очень дорог Большой театр, и в начале 2000-х он был в ужасном состоянии, не было денег, не было ничего и мы просто решали какие-то социальные вопросы. Например, есть травма – профинансировать операцию. Кстати, тот же Николай Цискаридзе... Я помню, ко мне пришел Иксанов (я был председателем исполкома Попечительского совета) и сказал, что нужна операция в Париже, по-моему, крестообразная связка. Мы выделили деньги, потому что иначе не было денег. Сейчас все артисты Большого театра попечителями застрахованы на очень приличные суммы, там финансируется школа оперного искусства молодая – это тоже попечители. Хор ветеранов – тоже попечители. Уникальное оборудование по работе со связками горла, на будущий год по восстановлению функциональному мышц будет закуплено. Вот это то, что решается... Это вообще наш фонд, у нас есть исполком Попечительского совета, в который практически целиком входит правление фонда, и мы принимаем решение, там, восстановить библиотеку, опубликовать книгу, помочь какому-то артисту. Вот это такая функция. То есть не имеет отношения. Значит, чтобы четко была линия.

Второе. Решение по реставрации принимала верховная власть. Различные альтернативные решения, которые... Вот, когда выяснилось, что тяжелое положение со всем зданием, которое разрушается, падает, тогда нужно было принимать принципиальное решение, вот его верховная власть приняла, что она будет реконструировать Большой театр с целью, чтобы он просуществовал еще 100 лет как минимум как операционный театр, как театр, который в состоянии делать совместные постановки самые современные и так далее. Потому что просто законсервировать Большой театр как музей, ну, не дать ему провалиться в Неглинку, развалиться стоило со всеми геологоразведочными работами 300-400 миллионов долларов. Было принято решение еще доплатить... Ну, надо было решать.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Но надо было превратить его в действующую площадку?

К.РЕМЧУКОВ: Да, если б действующая площадка, то вот это стоило вот этих денег. Там были сложности. У нас же из Попечительского совета вышел Юрий Михайлович Лужков, который вначале был председателем, был назначен Жуков, там были разногласия, были затруднения с выделением, я не знаю, пропусков в центр Москвы для того, чтобы кто-то делал. Но, в конце концов, уже... Это, опять же, решение верховной власти и Медведев принял решение, потому что даже должны были еще раньше открывать, используя факт года Италии в России, должны быть гастроли Ла Скала быть, но видели, что не успевают, и уже Медведев принял решение вот такое, волевое: «28 октября, гала-концерт, я буду и у меня будут гости». И, вот, все вот это сделали. Хотя, там, конечно, надо еще дорабатывать.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: То есть Большой театр уже... Ну, как? Он готов, но, все-таки, не до конца, работы там еще будут.

К.РЕМЧУКОВ: Я думаю, что там такая сложная технология, вот которая установлена, закуплена, там надо еще просто тренироваться людям, как пользоваться всеми люками. Там на сцене для балета 36 люков.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Которых нет как рассказал Николай Цискаридзе.

К.РЕМЧУКОВ: 36. Вот, раньше в Большом театре 4... Там есть разные сцены. В этом же и есть богатство: есть сцена наклонная, в ней нет люка, есть горизонтальная, в ней 36 люков, причем в любой точке площадки.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Главное – не провалиться в них. Сейчас мы делаем перерыв одну минуту и потом продолжим, оставайтесь с нами.

РЕКЛАМА

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Продолжается программа «Особое мнение», меня зовут Татьяна Фельгенгауэр. Напоминаю, что в гостях у меня сегодня Константин Ремчуков. Все-таки, я хотела уточнить один момент по Большому театру. Понятно, что Попечительский совет, как вы сейчас объяснили, не имеет прямого отношения к реставрации. Но вы, ведь, наблюдали за тем, как это происходило?

К.РЕМЧУКОВ: Как физически, как просто происходило?

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да. Видели своими глазами, как это выглядело?

К.РЕМЧУКОВ: Да. Вот, реставрация, на мой взгляд (вот, я общался с людьми), выдающимся образом проведена научная реставрация, когда по всем книгам, по материалам добрались до исходных позиций. Например, в 1825 году, говорят, вот такой был цвет краски, первого слоя. Потом находят документы исторические, в которых Кавас (архитектор) говорит: «Да это отвратительный цвет. Давайте второй слой сделаем. Вот, второй будет настоящим у нас. То есть первый был неудачный, потому что это была безвкусица, соотношение плафонов и стен было совершенно ужасное по цвету – давайте сделаем туда». Фактически восстановлена русская реставрационная школа. 3 тысячи людей день и ночь реставрировали по самому точному эскизу, по самой точной информации, которая только могла быть добыта. Поэтому работа всех, кто будет в Большом театре, будут ходить, смотреть, любоваться и восхищаться, и восторгаться, и радоваться тому, что в России есть, благодаря вот этой реконструкции, появилась такая группа художников-реставраторов, которая работала и обрела навыки вот этой реставрации. Может, еще чего-то отреставрируют.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну да. А также внимательно приглядываются в поисках каких-нибудь пластмассовых деталей и ковырять позолоту на ложе.

К.РЕМЧУКОВ: Пластмассы нет вообще (вот я спрашивал). То есть в зале используется акустическая ель, идеальный материал, папье-маше, который даже вместо гипса. Потому что гипс трескается от звука и потом происходит дефект. Ну, то есть я говорю, что все использование... Ни одной пластмассовой детали кроме проводов, которые в проводке там используются электрической, ничего нет. Даже венецианская плитка, которая использована, она была Кавасом тоже придумана. Кстати, Кавас в 1856 году просто надстроил один этаж над Большим театром – я могу представить эту историческую достоверность. А Сталин в 1937 году кабинет себе построил и кабинет для членов Политбюро, поскольку он любил там бывать.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Популярное место.

К.РЕМЧУКОВ: Да, популярное место. После этого они там ужинали. Так вот, в данном случае Кавас боялся пожара, и эта плитка была как граница, чтобы не было пожара, и это тоже восстановлено сейчас здесь.

Кстати, очень многие вещи, которые уже в той части, где репетиционные... Кстати, в каждой гримерной – туалет и душ.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А окна?

К.РЕМЧУКОВ: Окон нет, потому что в 2 с лишним раза стало гримерных, потому что решался вопрос, нужно было вписаться в существующее пространство. Если внешняя сторона, то там были бы окна, но гримерных было бы меньше. Но там не было бы душа и туалета. У них туалет был вообще один в конце коридора, они там в очереди стояли. Сейчас в каждой гримерной – туалет, душ. Ну да, это внутренняя сторона. И противопожарные требования такие жесткие, что вот сейчас решается... Там нельзя ковер постелить – это пожарные просто закроют большой театр, поэтому сейчас решается, какая-то новейшая нано-пленка, которая должна будет этот кафель накрыть, прозрачная она будет, но не будет скользкой и так далее. Я думаю, что за ближайшие месяцы доведут очень многое до ума. Тем более, что, еще раз говорю, Большой театр не мог определять, что будет строиться – это архитектурная структура, архитектурные службы. И когда Большой театр мог высказывать какие-то пожелания, часть они принимали во внимание, а на часть они просто жестко говорили Иксанову: «Мы не можем все ваши хотелки исполнить – у нас вот такой проект». Ну, это не то, что «Вы сами свою квартиру реставрируйте». Система организации архитектурного проекта, Архнадзора и принятия решений в стране другая – не подчиняется Большому театру.