mrtwin:

Цитата:

Досадно только что Автор здесь упустил «Государство» и не напомнил, что «Государство выше и Священства и Царства», и 'гражданства' в т.ч. (позволю себе напомнить Вашу тему).

Уже ставшая классической (время, как быстро-то идёт..) работа (короткая) М.Назарова:

М.В. Назаров. Корпоративизм как самозащита нации и причины поражения фашизма

Наиболее примечательным в фашизме был корпоративизм как гармоничный принцип организации общества, не раздробляющий его по классовому (как у коммунистов) или по партийному (как при либеральной демократии) признаку, а соединяющий разные классы по принципу социально-трудовому.

Корпорация (от латинского: corpus, corporatio — тело, сословие, объединение) означает, как было сказано в радиобеседе, объединение людей по их месту на службе обществу. Возможны корпорации разных отраслей хозяйства вне зависимости от конкретных профессий работников. Разные корпорации выполняют столь же взаимно необходимые функции в обществе, как органы одного тела. Выделением таких естественных структур и идеологией их осознанной взаимополезности (солидарности) европейские теоретики надеялись преодолеть классовый антагонизм и общественную несправедливость — но иным методом, чем уравнительный социализм. Важнейшее положение корпоративизма — отрицание классовой борьбы как самоубийственного раскола нации, равно как и отрицание атомизации нации при либеральной демократии.

Основатели корпоративизма видели в нем «экономическую демократию, органически вырастающую и опирающуюся на широкую народную основу... Корпоративная система преодолевает социализм и либерализм и создает новый синтез»1, — писал Муссолини. При этом корпорация имеет не только функцию защиты экономических интересов данной группы трудящихся перед работодателем и государством, но и совместную с ними функцию гармонизации социально-экономической жизни как своей отрасли, так и всей страны — вплоть до законодательного уровня (корпоративный парламент). «Корпорация строится снизу вверх равноправными членами: это есть осуществленное самоуправление»2, которое дополняет сильную верховную власть (И.А. Ильин).




Это мнение в 1930-е гг. выражала не только правая русская эмиграция, но и многие демократы, как уже упомянутый Г.П. Федотов: «Формой новой демократии призвана стать демократия корпоративная .. Современный человек из всех социальных связей сохранил и развивает преимущественно связи профессионально-корпоративные. Профессиональная структура является единственным наследником, которому умирающая партийная демократия может передать свое наследство»3.

Конечно, в сословном строении общества ничего принципиально нового не было. Это было свойство органичного общества до его разложения либеральной демократией. Когда опасность этого стала заметна и в России, Л.А. Тихомиров задолго до фашизма писал в начале XX в. о корпоративизме в условиях монархии:

«Необходимо заботиться о поддержании здорового социального строя.., при котором необходимое расслоение нации на слои и группы производится без помех, но и без доведения до разрыва, до забвения общности интересов... Социальная организация, во всех ясно обозначившихся классах, должна быть обязательною... Зародыши солидарности имеются повсюду, не только между различными слоями рабочих, но даже между самими рабочими и хозяевами... Разнородность слоев... требует, чтобы каждый из этих слоев был организован в особую корпорацию, но чтобы имелась и общая для всех организация, объединяющая их в том, где они являются сотрудниками одного целостного дела»4.

Попытка возрождения корпоративизма в 1930-е гг. стала уже явлением национальной защиты от всевластия мировой финансовой олигархии в условиях победившей демократии. Корпоративная структура (сохраняющая цельность нации) и авторитарная власть ограничивают всесилие “денежной аристократии”, которая вольготно чувствует себя в разобщенном обществе, именно поэтому навязывая всему миру свое понимание демократии как отсутствие единых национальных и духовных ценностей.

На фоне общемирового кризиса 1930-х гг. убедительным аргументом в пользу корпоративизма были и его социально-экономические успехи. Например, в Германии с 1932 по 1938 гг. национальный доход увеличился почти в два раза, исчезла безработица (составлявшая до того около 30%), резко улучшился как демографический, так и внешнеторговый баланс. Но этот опыт консервативных движений Европы оказался отвергнут результатами Второй мировой войны и замолчан — главным образом из-за его отождествления с расистским гитлеровским режимом (ибо у преступных режимов не принято выискивать положительные черты).

Эти разумные черты были особенно очевидны в Испании и Португалии. Упомянутый выше в радиобеседе профессор А.В. Карташев писал об Испании и Португалии как о «неожиданном факте возрождения в новых формах христианского государства... Здесь душой всех реформ стала христианская идеология»5. Но они уже не могли в одиночку устоять перед натиском демократий.

Конечно, теоретикам фашизма было ясно, что его задачи выходили за рамки одной страны и заключались в переделке всего европейского общества. Как подчеркивал Муссолини в 1926 г.: «Мы представляем в мире новое начало, мы ясная и категорическая противоположность остальному миру, миру демократии, плутократии, масонства и “бессмертных начал” 1789 года... То, что сделал французский народ в 1789 году, теперь совершает фашистская Италия. Она берет на себя инициативу в истории, она говорит миру новое слово»6.

Это была реакция как на еврейско-масонскую либеральную демократию, так и на коммунизм, тоже активно наступавший в Европе. В конституции австрийского канцлера Дольфуса было провозглашено «восстановление христианских ценностей» в борьбе против «варварства натуралистического и атеистического века — капиталистического или коммунистического — безразлично»7. Впрочем, “классический” итальянский фашизм ставил коммунистам в вину лишь то, что они делают революцию против либеральной демократии «не так, как надо. Революция должна быть не интернационалистической, а национальной, не атеистической, а “христианской”, не коллективистской, а корпоративной — вот в чем вина коммунизма»8.

Эти три главных общественных системы, противоборствовавших друг с другом в XX в. — либеральная демократия, коммунизм и фашизм, — можно представить в виде треугольника сил, обозначив фланги их соприкосновения друг с другом, в чем была и причина отталкивания третьей силы от двух других, и опасные последствия каждой (в скобках). (См. на следующей странице.)

Либеральную демократию и коммунизм объединял интернационализм (почему они и заключили в 1935-1939 и 1941-1945 гг. союз против общего врага — фашизма), но разъединяло разное отношение к экономической (частная собственность) и политической свободе (индивидуализм коллективизм), что сделало союз недолговечным.

Фашизм отталкивался от них, не приемля интернационализма, но имел с коммунизмом общую коллективистскую устремленность — это отталкивало их обоих от разлагающего злоупотребления свободой в демократии. (На этой основе была возможна попытка советско-германского союза в 1939-1941 гг.)

Демократию и фашизм объединяло одинаково лояльное отношение к частной инициативе в экономике (английские, французские, американские фирмы успешно сотрудничали с итальянскими и германскими) — в противоположность тоталитарному регулированию у коммунизма; но разделяло противоположное отношение к национальным ценностям и к разлагающему их еврейству — что и было причиной Второй мировой войны.

Любая из этих трех сил заведомо проигрывала войну против объединенных двух соперников. Поэтому цель предвоенной дипломатии каждого из них заключалась в создании временного “союза двух” против третьего, выглядевшего наиболее опасным с их точки зрения. Антифашистская масонско-коммунистическая коалиция сложилась (вследствие чего Германия была изначально обречена при своих антирусских целях), поскольку для демократий иной выбор союзника просто исключался: национальный фашизм был главным врагом, ибо объявил “революционную борьбу” масонско-еврейскому духу демократий, тогда как коммунизм был их духовным родственником.

Конечной же целью для каждой из этих трех сил было мировое господство. Это было откровенно, для всего мира, объявлено в коммунистической программе. Этого не скрывал и Гитлер перед своим народом, соблазняя его на войну приобретениями земель и рабов на востоке. Лишь демократия не разглашала своей цели создания всемирного еврейско-масонского государства. Расчетливо вскормив и поощрив Гитлера на войну в качестве “полезного идиота”-агрессора для последующей расправы со всем европейским фашизмом руками СССР и русской кровью (вот в чем смысл праздника “Победы над фашизмом” 9 мая), демократия заявляла, что ведет “войну для защиты свободы всех народов”. Это объяснение демократия использовала и в “холодной войне”, когда после победы над главным противником противостояние неизбежно продолжилось между двумя оставшимися. При этом “мировая закулиса” так же, как и нацисты, обрекала на уничтожение целые народы, но умело маскировала это пропагандой своих “добрых целей”.

Истинную свою цель мирового господства демократия открыто провозгласила лишь после победы над СССР — в “Стратегии национальной безопасности США”, подкрепленной работами Ф. Фукуямы, Ж. Аттали, 3. Бжезинского и т.п. [Продолжение этой темы см. в статье о международной политике в данном сборнике.]

* * *

Главной причиной поражения фашизма стало равнодушное и даже враждебное (у гитлеровского режима) отношение к христианскому смыслу истории. Имея отчасти верную цель защиты национальных традиций, фашизм не нашел для этого верных средств и масштаба понимания самой цели. Уже в “Доктрине фашизма” и других документах видна оборотная сторона медали, проявлявшаяся чем дальше, тем откровеннее. Корпорации в Италии и Германии создавались не трудящимися снизу, а правящей партией сверху, что лишало их признаков самоуправления. Верное убеждение, что смысл жизни личности определяется абсолютными сверхличными ценностями, на практике привело к обожествлению государства — ценности не абсолютной — и к культу вождя.

Из абсолютизации государства к 1938 г. и в итальянском фашизме появляется “расизм”; правда, не в гитлеровском виде “высшей нации”, а лишь в целях сохранения этнического облика итальянцев и предотвращения их смешивания с завоеванными африканскими народами. (Введенные тогда же ограничения против евреев, причисленных к некоренной национальности, были продиктованы их большим влиянием и антифашистской политикой международного еврейства; но в фашистской партии евреи были даже среди министров Муссолини.)

Даже “религиозность” фашизма обнаружила соблазн героического самообожествления в духе “сверхчеловека” Ницше. В своих методах правления дуче ориентировался на циничные советы Макиавелли и даже написал об этом работу. Свое “революционное” выражение в области культуры фашизм видел в футуризме и абстракционизме. Католическую же Церковь фашисты пытались использовать скорее утилитарно, в “государственных целях”. Порою у фашистских идеологов проявлялся и откровенный антихристианский порыв, как у Ю. Эволы: «Наш лозунг — антиевропеизм, антисемитизм, антихристианизм»9.

Бердяев отметил в фашистском национализме также и «юдаистически-языческий характер»10. Пожалуй, это более всего применимо к гитлеровскому режиму, который пытался копировать еврейские расистско-националистические цели. Прот. Сергий Булгаков тоже писал, что «германский расизм воспроизводит собою иудейский мессианизм, который является противником и соперником христианства уже при самом его возникновении»; «национал-социализм, в котором одновременно и с одинаковой силой подчеркиваются оба мотива — и социализм (каково бы ни было его особое здесь проявление), и национализм, представляет собой не что иное, как... вариант на темы иудейского мессианизма»11. Так гитлеризм продемонстрировал нам тот же расистский соблазн земного господства, что и иудаизм, только не имел для этого адекватных земных средств, чтобы соперничать с международный еврейским капиталом.

Идеалом же Муссолини было возвращение к “ветхому” Риму. Это была попытка бегства от апокалипсиса в язычество без понимания того, что стоявшие перед Европой задачи могли быть решены только в масштабе Третьего Рима — православного Удерживающего.

Итак, в конце XX в. из всего его кровавого опыта мы можем заключить, что, с православной точки зрения, могут быть два принципиально разных типа общества: 1) Общество, сознающее смысл жизни как исполнение Божия замысла о человеке, соответственно воспитывающее его и спасающее для жизни вечной. Такое государство (нация) занимает свою верную ступень в шкале ценностей между личностью и Богом, однако, в отличие от фашистской трактовки, в Православии ценность государства не абсолютна. То есть государственная власть не имеет оправдания в самой себе. Она является лишь органом служения более высокой ценности — замыслу Божию. Такова цель православной монархической государственности, которая призвана обеспечить человеку максимально благоприятные условия развития — как существа и материального, и духовного, исходя из конечной цели человеческой жизни и смысла истории.

2) Общество, игнорирующее Божий замысел, имеющее оправдание лишь в самом себе и порабощающее людей самому себе для господства над преходящим миром земным, — это то, что предлагал сатана Христу в пустыне. Порабощение может достигаться и грубым насилием (как это было, но в конечном счете не удалось у коммунистов), и игрой на националистической гордыне (как удалось в гитлеровской Германии, но было пресечено внешней силой), и поощрением свободы индивидуальных людских пороков (как это удалось в либеральной демократии и теперь распространяется на весь мир).



1994, 1998


1 Mussolini B. Der Geist des Faschismus. Munchen. 1941. S. 42, 23;

Mussolini В. Korporativer Staat. Zurich. 1934. S. 20-21.

2 Ильин И. Наши задачи. Париж. 1956. Т. I. С. 310.

3 Федотов Г. Наша демократия // Новый град. Париж. 1934. № 9. С. 23, 14-15.

4 Тихомиров Л. Монархическая государственность. Буэнос-Айрес. 1968. С. 527-528, 530.

5 Карташев А. Воссоздание Св. Руси. Париж. 1956. С. 61-62.

6 Цит. по: Возрождение. Париж. 1926. 9 апр.

7 Австрийский корпоративизм // За Родину. София. 1938. № 66; Корпоративный строй в учении Отмара Шпана и его школы // Новый град. 1936. № 11. С. 119.

8 Бунаков И. Покоя не будет // Новый град. 1934. № 9. С. 38.

9 Mussolini B. Der Geist des Faschismus. S. 8, 74-83, 106.

10 Бердяев Н. О социальном персонализме // Новый град. 1933. № 7. С. 53.

11 Булгаков С., прот. Христианство и еврейский вопрос. Париж. 1991. С. 80-81.