Русская история с позиции

традиционного (дониконовского) православия

(по очерку И. Солоневича)


СОДЕРЖАНИЕ

1.Четыре исторических мифа......................... ..................................... 1

2. Ключевой узел истории России (5-й миф)..................................... 4

3. О монархизме.................................................................................... 6

4. О крепостном режиме и «веселии Руси»........................................ 9

5.Масленица русской революции........................................................ 12

6. Кривое зеркало литературы............................................................. 13

7. Размышления у парадных подъездов.............................................. 16

8. Петровская эпоха............................................................................... 19

а) Трудолюбивый медведь................................................. 19

б) Раскол на белую и черную кость.................................. 24

г) Погром древнемосковской культуры........................... 25

7. Плоды цезарепапизма....................................................................... 25

8. Осколки III Рима. Славянофилы о Петре.. ..................................... 27

9. Фальшивые сигнальные знаки................... ..................................... 30

10. Философия как опиум для народа............ ..................................... 30

11. О национализме, монархии и империи........................................ 31

12. Угашение русского духа. Публика и народ.................................... 41

13. Деградация России.......................................................................... 43

14. Роковые итоги войны 1877-78 гг................................................... 44

15. О соборности................................................................................... 45

16. Предпосылки возрождения............................................................ 47

17. Религия и Церковь..................................... ..................................... 48

а) Недостающее доказательство бытия Божия.................... 48

б) Путь в бездну..................................................................... 50

18. Православие и национализм.................... ..................................... 50





ЧЕТЫРЕ ИСТОРИЧЕСКИХ МИФА



Блестящий публицист или, как он себя называл, простой русский «тяглый мужик» (тягло – подать, оброк) Иван Солоневич в отношении русской истории заметил:

«Нам сто лет подряд Бердяи Булгаковичи и Булгаки Бердяевичи – с кафедр, трибун, столбцов, из пудовых томов и копеечных шпаргалок втемяшивали такие представления и о России, и о нас са­мих, – что мы и России и самих себя стали как-то конфузиться»[1].

И, рассуждая более предметно:

«Как общее правило, история пи­шется по известному социальному заказу: в мифе должна воплощаться известная социальная программа мифотворческого класса, народа или нации... В русской историографии были средактированы четыре основных мифа: миф о призвании варягов – или варяжском завоевании, миф об отсталости Москвы, миф о гениальности Петра Первого и миф о февральской народной революции».

Однако был еще один важный миф, пятый, о котором не сказал Солоневич, великая фальшивка XVII века – это миф о прогрессивной никоновой «реформе» и о невежественных и отсталых старообрядцах.

«Варяжский миф соответствовал социальной потребности раннего правящего слоя Киевской Руси отгородиться от остальной массы населения страны своим происхождением, хотя бы от Рюрика. Совершенно таким же способом японская династия произошла от луны... Таким образом, объективной истории у нас еще нет. Как общее правило, правые историки интересуются больше всего фасадной стороной имперской стройки: войнами и победами, завоева­ниями и "славой русского оружия". Левые – роются на задворках этой стройки... Типичный правый историк – Иловайский, по учебникам которого учились наши поколения. Типичный левый – Покровский, общий тон которого ничем по существу не отличается от повествования пресловутого маркиза де Кюстина. Среднюю позицию занимает Ключевский, который, однако, в общественных условиях своего времени был вынужден не договаривать целого ряда вещей, а многое и замалчивать вовсе»[2].

И действительно, можно согласиться, любая история пишется именно так. Профессиональный историк волей-неволей выполняет социальный заказ правящего слоя своего времени. С этой точки зрения необъективны не только Покровский, Иловайский и Ключевский, но и Карамзин (особенно в характеристике Ивана Грозного), и Соловьев, и Костомаров, и, конечно, Татищев, да и, пожалуй, все историки-профессионалы. В двух словах: история партийна. И это справедливо по отношению не только к русской истории, но и к любой иной.

О негативных последствиях партийности, кстати, прекрасно написал И. Ильин в своей статье «Яд партийности»: «дух партийности разжигает своекорыстие классов и групп и тем искажает и предает государственное дело»; «дух партийности расшатывает у людей совесть и честь и незаметно ведет их на путь продажности и уголовности»; «дух партийности извращает все миросозерцание человека, подчиняя все партийной пользе и насаждая в душах неискоренимую пошлость»[3].

И хотя Ильин говорит собственно о политических партиях, однако замечает, что «деление людей на партии неизбежно, ибо всюду, где люди думают, обнаруживается и разногласие, и единомыслие, а объединение единомышленников дает им умственную уверенность и увеличивает их силы в борьбе».

Профессионального журналиста Ивана Солоневича, партийная история явно не устраивала, и он, не будучи профессиональным историком, делает попытку в своей книге «Народная, монархия» дать «эскиз русской истории», попытку «поставить диагноз всем нашим историческим заболеваниям и на основании этого диагноза наметить общие контуры здорового государственного режима: как мы должны строить нашу национальную гигиену для того, чтобы снова не попадать на хирургическое ложе поражений и революций».

«Именно поэтому, – пишет Солоневич, – я стараюсь избегать канонизации нашего прошлого вообще и канонизации нашего монархического прошлого, в частности. ”Несть бо человек, aще жив был и не согрешил”, – это относится также и к русской монархии. Если бы она была организована лучше, мы не имели бы ни Февраля, ни Октября. Значит, нам нужно найти и те ошибки, которые были допущены русскими монархами и русской монархией, и русскими монархистами. Это не вяжется с общепринятым в правой эмиграции высокоторжественным тоном, но, я полагаю, для высокоторжественного тона у нас сейчас достаточных оснований нет»[4].

По-видимому, главным образом, за отсутствие «высокоторжест­венного тона», т. е. за стремление к объективности и будет гоним И.Солоневиич правой русской эмиграцией и постепенно «отжат» в далекий Буэнос-Айрес. Скончался он в итальянском госпитале в Монтевидео (Уругвай) в 1953 году. Огромная эрудиция И. Солоневича и его незаурядный публицистический талант, несмотря на невозможность в условиях эмиграции пользоваться библиотеками и подсобной литературой, позволили ему создать интереснейшую работу по русской истории, пусть «очерк» «эскиз», не без некоторого налета дилетантизма, по его собственной оценке, однако который некоторые из наших современников оценивают как «щедрый духовный и интеллектуалъный дар судьбы» (А. Ланщиков).

Первоначальное название этой работы, написанной во время войны, было «Белая империя», и объем ее был около полутора тысяч страниц. Издана она была с названием «Народная монархия» в сильно сокращенном виде (около пятисот страниц), поскольку большое количество документальных доказательств было опущено в связи с невозможностью полного издания по финансовым обстоятель­ствам.

Сам Солоневич об этой своей работе отзывался так: «Я полагаю, что основной стержень русской истории очерчен правильно». Он наде­ялся в будущем переработать свои исторические исследования, а пока «в данный момент нам совершенно необходим хотя бы краткий, хотя бы неполный, хотя бы неполноценный очерк истории русского народа – то есть его крестьянства».

История русского народа есть история его крестьянства. Солоневич об этом еще скажет в своем так называемом Манифесте, известном также под названием «Политические тезисы», изданном впервые в 1940 году в Софии В. Левашовым.

«Мы должны иметь в виду, что после ликвидации большевизма, в России начнется совершенно новая эпоха в ее жизни, что эта эпоха не будет повторением, хотя бы и улучшенным, петербургского периода и что перед Россией встанет целый ряд совершенно новых задач, как внешних так, в особенности, и внутренних. И если нам придется решать эти задачи – нам нужно учесть: как и когда русский народ решал их удачно, и как и когда он решал их неудачно. В общем – на протяжении почти двенадцати веков особыми неудачами мы не страдали. И уже по одному этому особых оснований для пессимизма у нас нет»[5].

Иван Солоневич оптимистично смотрел в русское историческое будущее.

Отточенные фразы этого русского мыслителя можно, выписав, озаглавить: «Афоризмы Ивана Солоневича». Например, о том, что психология народа не может быть понята по его литературе: «литература всегда является кривым зеркалом народной души». Аргументация этого положения у Солоневича весьма убедительна:

«Литература отражает толъко отдельные клочки национального быта – и, кроме того, клочки, резко окрашенные в цвет лорнета наблюдателя... Каратаевых и Свидригайловых быть не могло. Плюшкины могли быть, как могли быть и Обломовы, но ни один из этих героев никак не характеризует национальной психологии русского народа. Русскую психологию характе­ризуют не художественные вымыслы писателей, а реальные факты исторической жизни. Не Обломовы, а Дежнёвы, не Плюшкины, а Минины, не Колупаевы, а Строгановы, не “непротивление злу”, а Суворов, не анархические наклонности русского народа, а его глубочайший и широчайший во всей истории человечества государственный инстинкт»[6].

Или еще: «Русская историография за отдельными и почти, единичными исключениями есть результат наблюдения русских исторических процессов с нерусской точки зрения». И если более подробно на эту тему: «фак­тическую сторону русской истории мы знаем очень плохо – в особеннос­ти плохо знают ее профессора русской истории. Это происходит по той довольно ясной причине, что именно профессора русской истории рассмат­ривали эту историю с точки зрения западноевропейских шаблонов... Пы­тались измерить: версты килограммами и пуды – метрами. Запутались сами, запутали и нас. В результате всего этого мы в эмиграции не имеем ни одного политического течения, которое было бы русским –

не по названию, а по смыслу»[7].

Не такое ли положение и сейчас в России?

«Я утверждаю: наш самый страшный враг, это не Мамай или Гитлер, а профессора и приват-доценты. Гитлер так же относится к профессору, как тигр к спирохете. Спирохета угрожает размягчением мозга – чем на практике и захворал почти весь наш правящий слой. Если бы это было иначе, то ни мы, ни остатки правящего слоя здесь (в эмигрции. – Б.К.). не сидели бы».

И еще по поводу западно-европейских шаблонов:

«Русский генерал Суворов командовал войсками в 93-х боях и выиграл все 93. (Кстати, генерал Скобелев командовал в 70 боях и выиграл все 70. – Б.К.). Но он никаких цитат не оставил. Немецкий генерал Клаузевиц никаких побед не одерживал, но он оставил цитаты. Профессура русского генерального штаба зубрила Клаузевица и ничего не могла сообщить о Суворове: не было цитат». И вообще «двухсотмиллионная громада русской государственности была заражена спирохетами профессоров милюковых».

Убедившись в порочности профессорской методологии, И. Солоневич пытается самостоятельно осмыслить русскую историю.

«Я считаю себя литературно-политическим наследником Посошкова: первым, лет этак за двести, русским публицистом, пытающимся выразить чисто крестьянскую точку зрения на русскую историю и на русский сегодняшний день»[8].

«Нам нужны горячее сердце и совершенно холодный ум. Сердце, которое действительно любило бы действительную Россию, а не наши выдумки о ней, и ум, который совершенно холодно взвесил бы все наши ошибки».

Иван Лукьянович не тешил себя иллюзиями насчет того, как отреагирует на его патриотические высказывания «просвещенный иностранец» – последний, конечно, «станет смотреть в телефонный справочник и вспоминать те диагнозы, которыми его снабдил Великий и Многоликий Российский Бердяй: я, Иван Солоневич, есть: реакционер, шовинист, мазохист, раб, несчастная жертва многовекового угнетения, – или в немецком переводе всех этих эпитетов – унтерменш».

Конечно, национально мыслить можно всем, только не русским, иначе будет приклеен ярлык – шовинизм, а то и фашизм. К слову, прот. Александр Шмеман отметил в своем дневнике, что евреи считают, что национально мыслить разрешено только им, и никому более.

Никакими комплексами неполноценности И. Солоневич не страдал, а потому и заявил во всеуслышание, urbi et orbi, по излюбленному выражению тех же приват-доцентов:

«Русскую государственность построили МЫ. Не немцы, татары, латыши, как это утверждает Горький и его ученик Розенберг; не князья и бояре, как это утверждают Маркс и Ленин; не Византия или Золотая Орда – а МЫ: несколько сот миллионов Иванов, прекрасно помнящих свое великое, гордое и грозное родство и прекрасно понимающих, что собственно им, этим Иванам, нужно»[9].

Солоневич получил ярлык шовиниста, может быть поэтому его имя упоминается не часто, а письменное наследие издается скудно.

Главный, капитальный труд всей жизни И. Солоневича «Белая империя» (она же «Народная монархия»), которую он переделывал и переписывал четыре раза, интересен нам отнюдь не монархическими идеями, а попыткой дать объективную историю России. Кстати, окончательное название книги было автору подсказано со стороны.

И. Солоневич осознавал и открыто говорил, что при всей своей незаурядной эрудиции он не является профессиональным историком, а потому «в исторической работе, какой по существу является “Народная монархия”, моих знаний мне не хватает. И в этой работе могут быть ошибки. Их нужно исправить…»[10]

При всей несомненной ценности работы И. Солоневича по истории России ошибки у него, действительно есть и не маловажные. Попытаемся же их выявить, как завещал сам автор, и по возможности исправить.



ПЯТЫЙ ИСТОРИЧЕСКИЙ МИФ,

ИЛИ

КЛЮЧЕВОЙ УЗЕЛ РУССКОЙ ИСТОРИИ



Легенда о том, как в XVII веке у нас стали исправлять ошибки, вкравшиеся в богослужебные тексты, и как этому воспротивились невежественные люди, в результате чего произошел раскол, известна нам со школьной парты. Это и есть пятый исторический миф нашей истории. Беспристрастное изучение этих исторических событий показывает, что все было с точностью до наоборот.

Почти все историки, и в их числе И. Солоневич, упускают из виду, что одним из важнейших ключевых узлов русской истории является церковная «реформа» XVII века с последующим расколом церковным и, как следствие, политическим.

Именно с этого «великого церковного преступления началась гибель России». Это сказал А. Солженицын в своем письме в «Вестник РХД» в 1975 году[11].

Столь точно определив исторический ключевой узел, с которого началась гибель России, А. Солженицын церковной «реформой» и расколом занимался, к сожалению, мало, в его огромном литературно-публицистическом наследии этим вопросам уделено не так уж много строк. Однако и то немногое, что сказано, сугубо весомо и неотразимо.

«Наше безумное – бесовское! – гонение старообрядцев».

А. Солженицын предлагает покаяться в этом преступлении перед старообрядцами.

«Что преступление было – оспорить никто уже не найдется»[12].

Русская инквизиция, затмившая ужасы инквизиции западноевропейской, что успешно замалчивается и поныне, погром древлего православия, угнетение и расправа над 12-ю миллионами соотечественников.

«Непоправимое гонение», «самоуничтожение русского корня, русского духа, русской целости»[13], продолжавшееся 250 лет, вплоть до революции 1905 года – вот подлинные истоки всех наших бед и нестроений.

Что же может дать покаяние?

А. Солженицын: «Мистическое значение такого покаяния в 300-летнем грехе даже трудно предсказать, оно расширяется за пределы церковной политики, практики, оно может открыть такой же поворот в истории нашей страны, каким повернуло нас изначальное их гонение».

С началом гонения старообрядцев история России совершила крутой поворот – началось систематическое и всеобъемлющее «вытравление и подавление русского национального духа»[14]. Вот отсюда и надо изучать и анализировать наши болезни.

По теме никоно-алексеевского раскола XVII века пресловутые приват-доценты такое нам понаписали, что до нашего времени дошли своего рода научные завалы, ложные стереотипы, расчищать и преодолевать которые придется, вероятно, не одному поколению.

Как сказал архиепископ Уфимский Андрей (князь Ухтомский): «Вся наша казенная полемика со старообрядчеством всегда была сплошною клеветою на старообрядчество»[15].

Суть никоно-алексеевской смуты – в подлоге, подмене русской национальной идеи, Москва – Третий Рим, истолковании ее не в эсхатологическом, а в прямом политическом значении. Это было пошлое снижение уровня идеи: с духовного, небесного (Русь – хранительница чистоты Православия) – на земной, государственный (Греко-российская империя во главе с русским царем со столицей в Константинополе)[16].

В работе «О религиозном смысле пошлости» И. Ильин именно и определяет пошлость, как обесценение жизненных содержаний, проистекающее из человеческой слепоты к Божественному.

«Пошлость проистекает из человеческой слепоты к Божественному; она порождает отсутствие благоговения к священному, в различных проявлениях, – начиная от тупого безразличия и кончая лицемерием и кощунством. Это есть неблагоговейный по форме и религиозно непредметный по существу способ смотреть на вещи, жить и действовать и соответствующее ему обесценение жизненных содержаний»[17].

Религиозно непредметный взгляд на сущность русской национальной идеи, слепота к Божественному, отсутствие благоговения к священному, лицемерие и кощунство – все это присутствовало и отчетливо проявилось в явлении, именуемом никоно-алексеевская «реформа».

Почему же И. Солоневич прошел мимо, не увидел этого столь важного и значимого ключевого узла русской истории?

Причина, видимо, в том, что он не был силен в церковной истории, догматах, канонах, обрядах, в чем его, полемизируя, справедливо упрекал А. Позов (Позидис), и в чем он сам признавался открыто:

«Я, может быть, не очень хороший христианин… Я прежде всего считаю себя русским, а христианином и православным уже потом… По складу моего ума и характера – я совершенно не интересуюсь догмами и канонами и вечными вопросами… Православная церковь выработала свои догматы и свои каноны – я, не всегда следуя им и чрезвычайно редко посещая церковь, всем нутром моим чувствую – это моя церковь. Я не очень верю в ее обряды, но когда меня будут хоронить, я хотел бы, чтобы русский священник спел бы “надгробное рыдание творяще песнь”. И если успею – исповедаюсь. И думаю, что Господь Бог особенно строго меня не осудит»[18].

Господь исполнил желание Ивана Лукьяновича (просите, и дастся вам), хоронил его русский священник, его друг, спел, понятно, «надгробное рыдание» и, вероятно, также и исповедал перед операцией в итальянском госпитале в Монтевидео.

Но что же хорошего в том, чтобы не интересоваться вечными вопросами, догмами и канонами «своей церкви», ее историей? Вот отсюда и фундаментальные «ляпы» в очерках русской истории Солоневича, и вообще разве не в связи с этим чрезмерно обременил свою жизнь Иван Лукьянович, неверно выбрав векторы приложения жизненых усилий. Стоило ли убегать из сталинского рая, чтобы попасть в рай гитлеровский? Понял впоследствии свою ошибку, однако подумывал и об американском рае. А ведь царство-то Божие «внутрь вас есть».

Об американском рае небезынтересно отозвался уже наш современник, И. Бродский, когда его выперли («гуд бай, Гавайи») из хрущевского рая: никому до тебя дела нет, «кроме стенки не с кем поговорить», жизнь on your own (сам по себе), «ситуация абсолютно лабораторная, беспримесная», то есть реальные плоды философии индивидуализма. Как известно, жизнь on your own в ситуации еще более беспримесной была у Робинзона на его райском острове. Как сказал некий палестинец, вероятно, любивший каламбуры: «хорошо там, где нас нет».



О МОНАРХИЗМЕ



Церковная «реформа» XVII века исходила от царя, второго Романова. Находим подтверждение этому у Н. Каптерева: «царю Алексею Михайловичу главным образом реформа обязана своим началом, своим проведением при Никоне и своим завершением после удаления Никона». Более внимательное рассмотрение феномена «реформы» привело к выводу, что подготовка ее велась уже первыми Романовыми, по-видимому, властным патриархом Филаретом, отцом первого Романова, Михаила, пассивного, номинального монарха, бывшего всегда в тени[19].

«Реформа» поддерживалась всеми монархами из династии Романовых, от первого и до последнего.

Таким образом, под роковым знаком византийской прелести находилась вся династия Романовых от начала и до конца. Ортодоксальному монархисту, понятно, трудно будет с этим согласится, ведь тогда все стройное здание доктрины монархизма, как идеального государственного устройства, полетит вверх тормашками. Но согласиться придется. Тем, кто ищет истину.

Действительно, вряд ли среди старообрядцев (проблематика «реформы» и раскола им хорошо знакома) мы найдем монархистов. Впрочем, личную охрану Александр III набирал из старообрядцев, как наиболее верных и надежных из всего российского населения. Но здесь вопрос переходит в иную плоскость – не будучи принципиально монархистами, старообрядцы были верны самодержцу, как верховной власти («Бога бойтесь, царя чтите»), как стержню, на котором все держится.

Время правления Романовых – это время искусственной и неуклонной вестернизации России.

Между тем, И. Солоневич с юности был воспитан в духе идеализации монархизма.

Если он понимал самодержавие просто как сильную власть, то с таким монархизмом вполне можно согласиться.

«Российская государственность началась с самодержавия полулегендарного Олега», – пишет И. Солоневича в статье, напечатанной в газете «Наша страна» в 1949 году[20].

Впрочем, в своей идеализации монархизма, хотя бы и как просто сильной единоличной власти, Иван Лукьянович противоречит себе, заканчивая свою книгу «Народная монархия» уничтожающей критикой Петра Первого. То есть и он признает, что были у нас самодержцы, которые оказались отнюдь не на высоте священного помазания. А об эпохе «бабьего царства» с их фаворитами («политеса» ради так именовали их любовников) и говорить нечего: «после Петра Россия пережила почти столетие публичного дома»[21].

История знает монархов достойных и монархов недостойных (например, Юлиан Отступник, иконоборец Лев Копроним и др.), все зависит от личных качеств самодержца.

Русские славянофилы, которых трудно заподозрить в недостаточной преданности русскому направлению, отнюдь не идеализировали самодержавия, считая, что «всякая форма правительственная, как бы совершенна она ни была, имеет свои недостатки» (И. Аксаков)[22].

В своем капитальном труде «О монархии и республике» И. Ильин говорит:

«Я вижу не только духовные преимущества монархии, но и ее своеобразные трудности и опасности… вижу и все опасности республики, а также и положительные основы республиканского образа мыслей»[23].

И. Ильин пишет также о трудности установить сущность монархического строя в отличие от республиканского, трудности научно отличить монарха от президента, особенно в свзи с тем, что сама идея монархии, монархическое начало, «стоящее по природе своей в скрещении государственности, религии и нравственности», вовлечены в общий духовный мировой кризис XX века.

«Духовно ослепшие люди начинают слепо ненавидеть и слепо преклоняться; их сила суждения, и без того небольшая, слабеет и разлагается окончательно; в партийном пристрастии они извращают все постановки вопроса, критикуют вкривь и возвеличивают вкось; забывают, в чем цель человеческой жизни и какие средства и пути ведут к ней; доверяются сходно болтающим обманщикам и берут под подозрение всех, кто не произносит принятых ими слов и догм. В такую эпоху образ исследуемого нами предмета как бы заболевает в душах, потому что он оказывется в самом фокусе скопившихся и не разряжающихся страстей – ненависти, зависти, честолюбия и партийного властолюбия. И говорить о сущности монархии становится задачей трудной и неблагодарной»[24].

Многим монархистам свойственно именно «возвеличивать вкось», монархизм в их понимании становится чуть ли не религиозным догматом, по которому царь, благодаря помазанию, становится непогрешимым, вроде римского папы (и даже более, ибо папа «непогрешим» только экс-кафедра), вследствие чего его деятельность критике не подлежит, а приказы и указания должно исполнять с благоговением, без рассуждения.

Между тем, о пределах верности подданнного монарху преп. Иосиф Волоцкий говорил следующее:

«Аще ли же есть царь, над человеки царствуя, над собою же имать царьствующа скверныя страсти и грехи, сребролюбие же и гнев, лукавство и неправду, гордость и ярость, злейше же всех – неверие и хулу, таковый царь не Божий слуга, но диаволь, и не царь, но мучитель. Таковаго царя, лукавства его ради, не нарече царем Господь наш Исус Христос, но лисом: шедше, рече, рцете лису тому (Лк. 13, 32). И пророк глаголет: царь оплазив (лукавый) погибнет, путие бо его темни суть. Трие же отроцы не токмо не покаришася повелению Навуходоносора царя, но и врага беззаконна нарекоша его и мерзкого отступника, и лукавейша паче всея земля. И ты убо таковаго царя или князя да не послушаеши, на нечестие и лукавство приводяща тя, аще мучит, аще смертию претит. Сему свидетельствуют пророци и апостоли, и вси мученицы, иже от нечестивых царей убиени быша, и повелению их не покоришася. Сице подобает служити царем и князем»[25].

Никоно-алексеевская «реформа» потому и увенчалась катастрофическим успехом, что русские забыли эти древние заветы, слепо доверились авторитету самодержавной власти, уже «слепой к божественному», которая и завела всех в яму раскола, «если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму» (Мф. 15, 14).

Именно царь-помазанник, Алексей Михайлович Романов, является инициатором, отцом и главным виновником и исполнителем религиозно-политической авантюры, «великого церковного преступления», названного впоследствии «реформой», ставшей причиной неисчислимых бед и, как сказано, началом гибели России.

Решающее значение в успехе «реформы» имел именно пиетет к идее монархизма (как делаются василевсы путем помазания), идее, взятой русскими напрокат у византийцев. Между тем не половина ли византийских императоров-помазанников самими греками вычеркнута из поминальных диптихов, как еретиков и чуждых Церкви?

Иван Грозный в свое время сказал:

«Греки нам не Евангелие. Мы верим Христу, а не грекам. Мы получили веру при начале христианской Церкви, когда Андрей, брат апостола Петра, приходил в эти страны».

До никоновой «реформы» русские были твердо уверены в том, что веру они приняли не от греков, а от апостола Андрея Первозванного. Роль же греков в русской истории весьма деструктивна, что показывает и сама история церковной «реформы» и раскола.

Историк А.В. Карташев о византийских василевсах пишет следующее:

«Императоры собирали вселенские соборы и этим содействовали установлению церковного мира в эпоху богословских споров. Но они же собирали и великие еретические соборы (Ариминско-Селевкийский, Ефеский 449 г., Константинопольские иконоборческие 754 и 815 гг.), они же гнали православие в угоду ересям арианской, монофизитской, монофелитской, иконоборческой. Они же, подавляя свободную соборную деятельность, угнетали церковь деспотическими декретами по догматическим вопросам (энотикон, энциклион, эктесис, типос...) и развращали епископат принудительными подписями под самыми противоположными вероизложениями... Вообще, припоминая все это и присоединяя более чем столетний период жестоких гонений византийских василевсов на иконы, а позднее, в XII – XV веках, непрерывное их стремление к унии с Римом по мотивам политической выгоды, можно с достаточными основаниями оспаривать у них почетный титул “блюстителей правоверия”. Еще большей иронией звучит в применении к православным императорам титул “блюстителей церковных канонов”. Ибо усвоенное ими явочным порядком право замещения всех главнейших епископских кафедр без соборной воли иерархии превратило всю систему церковного управления в Византии в неканоническую, а канонисты (Вальсамон, Дмитрий Хоматин) прямо признали эту ненормальность за каноническую норму»[26].

Пример того, как можно религиозные акты практиковать для укрепления права захвата дали византийцы в X веке.

В своей работе «Монархия» И. Солоневич пишет следующее: «Византийский патриарх Полиевкт, короновавший цареубийцу Цимисхия, провозгласил принцип, что помазание омывает все грехи». Далее И. Солоневич говорит совершенно обескураживающие ортодоксальных монархистов вещи.

«Церковное освящение монархического права сейчас ничего или почти ничего не может прибавить к факту власти. Во-первых, потому, что ряд коронованных и некоронованных монархов совершенно свободно обходились без этого освящения, и, во-вторых, потому, что это освящение очень мало прибавляло к устоям монархического режима.Таким образом, принцип, провозглашенный патриархом Полиевктом, имеет свою оборотную сторону: будущим цареубийцам, в случае их успеха, гарантируется помазание, прощение всех их грехов, в том числе и в первую голову и цареубийства. Трудно сказать, насколько именно этот патриарший принцип содействовал тому обстоятельству, что из 109 византийских императоров естественной смертью умерли только 35, 74 были убиты. Коронация Екатерины, по-видимому, была основана на том же принципе: победителей не судят» [27].

А идея самодержавия, сильной власти известна была русским изначально, от Олега, как отмечает И. Солоневич. В то же время сильные русские самодержцы всегда советовались с боярами, даже у того же Ивана Грозного была для этого Избранная Рада, по древней мудрости «одна голова хорошо, а две лучше», и не дерзали считать себя наместниками Бога на земле.

Поняв роковую роль монархизма (василевс-помазанник с византийского клише) в русской катастрофе XVII века, вряд ли кто-нибудь будет восхвалять эту форму правления как идеальную и единственно возможную в России.

Вся династия Романовых сохраняла безусловную верность никоно-алексеевской «реформе», так диктовала византийская прелесть, политические расчеты. За время правления династии было загублено неисчислимое количество русских людей, оставшихся верными традиционному (дониконовскому) православию. Между тем, сегодня в Московском патриархате достаточно приходов старообрядческой ориентации, и даже создан Патриарший центр древнерусской богослужебной традиции.

Таким образом, по-видимому, «не русский народ остался должен Романовым, а Романовы – русскому народу», – как некто сказал.

Что же такое монархия в отличие от республики, и чем отличается монарх от президента, кроме того, что «государь всегда в военном, а президент в штатском», как заметила одна маленькая девочка?

В чисто научном плане «затруднения становятся величайшими, – пишет И. Ильин, исследовавший этот вопрос, – если привлечь историю Китая, Индии, монголов, южноамериканских государств, древней эпохи и нового времени, историю Византии, древней Греции, языческого Рима и Возрождения (эпоха тиранов)… Различие между законом, политическим обычаем и голым фактом силы и власти – становится совершенно неуловимым».

И, наконец, в связи с чрезвычайной трудностью задачи «исследователь, пытающийся научно отличить монархический строй от республиканского, монархию от республики, монарха от президента, – или прибегнет к умолчаниям, к произвольному выбору материала и выдвинет спорный или несостоятельный критерий, или же прямо признает, что ему не удается найти такое отличие, что оно условно, искусственно, что его нет»[28].

В годы Второй мировой войны, когда гитлеровская авиация жестоко бомбила английские города, У. Черчилль предложил применить в борьбе с немцами химическое оружие (сейчас-де не место излишним сентиментам), но парламент на это не согласился чем, по-видимому, и спас земную цивилизацию. Таким образом, по-видимому, бывает польза и от республиканской формы правления. Верующие скажут: Божий промысел, – и будут правы.

Итак, у И Солоневича в его очерках русской истории в основном два крупных промаха: 1) отсутствие описания никоно-алексеевской «реформы» и ее последствий, и 2) идеализация монархизма (хотя, повторяем, он понимал монархизм, по-видимому, просто как сильную власть).

В то же время можно отметить, что в его книгах много верных и тонких наблюдений, оригинальных и глубоких мыслей. И, наконец, И. Солоневич интересен тем, что он исследователь, ищет истину, не стараясь кому-то угодить.

Ему, как профессиональному журналисту высшего класса и яркого литературного стиля, имеющему уникальный жизненный опыт, есть что рассказать.

Уроженец 1891 года, он может сравнивать Россию императорскую и Россию советскую, он пережил «17 лет советской социалистической философии, 7 лет германской национал-социалистической философии», две революции и две войны.

«Советской и немецкой тайной полицией я был арестован 10 раз, советской полицией три раза был приговорен к смертной казни, не без достаточных к этому оснований; имел основания опасаться немецкой виселицы, бежал от советского и от нацистского рая в общей сложности 12 раз, и на мою жизнь за границей были произведены три покушения. Одно из них – 3 февраля 1938 года, в Софии, окончилось гибелью моей жены и моего секретаря: в квартиру была прислана бомба»[29].

Вобщем, почти как в известной песне: «Я по свету немало хаживал, жил в окопах, в землянке, в тайге, похоронен был дважды заживо…»

И Солоневич мечтал жить в России без большевиков.





О КРЕПОСТНОМ РЕЖИМЕ И «ВЕСЕЛИИ РУСИ»



«Крепостной режим искалечил Россию… Вся русская история последних двухсот лет была искалечена крепостным правом. Крепостное право есть основной факт русской новейшей истории. И основная причина революции»[30].

Вот что писал о крепостном праве барон Н.Е. Врангель, отец главнокомандующего Белой армией, в своей книге «Воспоминания»:

«Крепостной режим развратил русское общество – и крестьянина, и помещика, – научив их преклоняться лишь перед грубой силой, презирать право и законность. Режим этот держался на страхе и грубом насилии. Оплеухи и затрещины были обыденным явлением и на улицах, и в домах... Розгами драли на конюшнях, в учебных заведениях, в казармах – везде. Кнутом и плетьми били на торговых площадях, “через зеленую улицу”, т.е. “шпицрутенами”, палками “гоняли” на плацах и манежах… Палка стала при Николае Павловиче главным орудием русской культуры.

Я родился и вращался в кругу знатных, в кругу вершителей судеб народа, близко знал и крепостных. Я вскормлен грудью крепостной мамки, вырос на руках крепостной няни, заменившей мне умершую мать, с детства был окружен крепостной дворней, знаю и крепостной быт крестьян. Я видел и радости, и слезы, и угнетателей, и угнетаемых. И на всех, быть может и незаметно для них самих, крепостной режим наложил свою печать, извратил их душу. Довольных между ними было не много, неискалеченных – ни одного. Крепостной режим отравил и мое детство, чугунной плитой лег на мою душу. И даже теперь, более чем полстолетия спустя, я без ужаса о нем вспомнить не могу»[31].

Отметим, кстати, что юридическое оформление крепостного права было окончательно завершено именно в царствование Алексея Михайловича Романова Соборным Уложением 1649 года. Этим кодексом права, как говорят современные исследователи, была окончательно установлена «государственная система крепостного права»[32].

Над документом работала выборная комиссия князя Н. Одоевского, проект Уложения рассматривался церковным Собором и Боярской думой, однако во главе этой законодательной деятельности стоял двадцатилетний весьма недалекий (если не слабоумный) царь. Можно предположить, что к оформлению Уложения имел отношение всесильный воспитатель царя, жестокий крепостник Б. Морозов.

Главный вред крепостного права Солоневич видел в том, что оно вырыло пропасть между дворянством и народом. И именно развращенные верхи дворянства (интеллигенция), а не пролетариат и крестьянство, устроили революцию.

Более подробно об этом Солоневич скажет в своей статье «Великая фальшивка февраля»:

«Все цареубийства, кроме цареубийства 1 марта 1881 года, были организованы знатью. И даже убийство царя-освободителя находится под некоторым вопросом: в самом деле, почему не смогли сохранить? Может быть, не очень хотели?.. Русская знать стояла накануне полной экономической катастрофы… Если, по словам алдановского Муравьева, Александр II отнял у дворянства половину его состояния, то столыпинские реформы отнимали и вторую… Для нашего “вельможества” столыпинская реформа была началом окончательного конца… Это было катастрофой, отсюда и та травля, которой подвергался П.А. Столыпин со стороны Совета объединенного дворянства. Супругу министра П.А. Столыпина в “салонах” не принимали… Начало революции было положено справа, а никак не слева, как свидетельствуют все историки… В дальнейшем огромную роль сыграли те 90 миллионов золотых марок, которые Германия Вильгельма отвалила Ленину и Троцкому. Но об этом постараются промолчать и наследники Ленина, и преемники Вильгельма»[33].

Предсказание точное: наследники и того и другого хранят гробовое молчание о пресловутых 90 миллионах.

Загадка убийства П.А. Столыпина вызывает тот же вопрос: «Почему не смогли сохранить? Может быть не очень хотели?..» Царь не дал довести расследование до конца, закрыл дело…

Граф Уваров, министр Николая I, сказал: «Наши революционеры произойдут не из низшего сословия, они будут в красных и голубых лентах». Так и получилось.

«Русская литература, – пишет И. Солоневич, – была великолепным отражением великого барского безделья». Действительно, кто, как не бездельники, все эти Онегины, Печерины, Стивы Облонские, Пьеры Безуховы ?..

«Русский мужик, при всех его прочих недостатках, был и остался деловым человеком… И кроме того он трезвый человек: по душевному потреблению алкоголя дореволюционная Россия стояла на 11-м месте в мире. Так что если “веселие Руси есть пити”, то другие народы веселились гораздо больше. И Мартин Лютер писал, что немецкий народ есть народ пьяниц, что его истинным богом должен был бы быть бурдюк с вином. Дело русского крестьянина – дело маленькое, иногда и нищее. Но это есть дело. Оно требует знания людей и вещей, коров и климата, оно требует самостоятельных решений, и оно не допускает применения никаких дедуктивных методов, никакой философии. Любая отсебятина – и корова подохла, урожай погиб, и мужик голодает. Это Бердяевы могут менять вехи, убеждения, богов и издателей, мужик этого не может. Бердяевская ошибка в предвидении не означает ничего – по крайней мере, в рассуждении гонорара. Мужицкая ошибка в предвидении означает голод. Поэтому мужик вынужден быть умнее Бердяевых»[34].

О расхожем штампе «веселие Руси есть пити», приписываемом великому князю Владимиру, следует поговорить особо.

Учеными трудами А.А. Шахматова, М.Д. Приселкова, Е.Е. Голубинского, А.В. Карташева вполне доказана фальсификация греками начального периода нашей истории в период их управления Русскою Церковью. А широко растиражированная история крещения князя Владимира – ничто иное как легенда, еще один миф из области обширной греческой мифологии[35].

«Средневековые греки, – пишет Е. Голубинский, – ни малейше не стеснялись измышлением, как очень хорошо знает всякий, кто имеет с ними хотя небольшое знакомство: а между тем для какого грека не могло быть приятным и желательным убедить русских в том, что вера, которую они, русские, приняли от них, греков, есть вера самая лучшая?»[36].

Историк указывает на греческое авторство жития князя Владимира.

«Решительное доказательство этого мы наклонны видеть в словах, которые автор нашей редакции повести влагает в уста Владимира: “Руси есть веселье питие, не можем без того быти”. Чтобы русский устами Владимира хотел санкционировать русское пьянство, это представляется нам совершенно невероятным. Слова эти вложены в уста Владимира, очевидно, в насмешку над русскими и хотят сказать, что-де русский не забывает о вине, когда говорит и о верах, и что-де при рассуждении о достоинстве вер для него первый вопрос: а позволяет ли вера пить вино?»[37].

Знаменитая фраза о «веселии Руси», приписываемая князю Владимиру греком летописцем, сделала свое черное дело сполна, способствовала спаиванию многих русских авторитетом самого святого Владимира, вплоть до сегодняшнего, «впереди планеты всей», уже катастрофического уровня алкоголизма в России.

Как пишет автор книги «Владимир святой» А. Карпов, крупнейший исследователь русского летописания академик А.А.Шахматов исследуя «Повесть временных лет» пришел к выводу, что в ней «соединены различные и к тому же противоречивые источники, которые составителю летописи пришлось согласовывать между собой»[38]. Шахматов, выявивший ряд связок внутри летописного повествования, служащих для согласования противоположных версий, в своей книге под названием «Корсунская легенда о крещении Владимира» (125 страниц) отметил, что использование в рассказе о крещении Владимира нескольких агиографических тем указывает на искусственность рассказа в целом.

Эта книга академика Шахматова проливает свет на многие темные места начального периода первоустройства Русской Церкви.

«Летописный рассказ о крещении Владимира многими чертами обнаруживает свой составной и, если так можно выразиться, компилятивный характер. В нем сказалось несколько источников, которые пришлось согласовать и соединить в одно целое, с устранением из него явных противоречий», – пишет Шахматов.

Трудами ученых – Шахматова, Приселкова, Голубинского, Карташева – вполне доказана фальсификация греками начального периода нашей истории. А широко растиражированная история крещения князя Владимира – ничто иное как легенда, еще один миф из области обширной греческой мифологии.

«Сказка для детей», «житийная легенда», «анекдот о выборе вер», «греческий фальсификат» – так называет А.В.Карташев широко известную версию «Повести временных лет» о выборе веры князем Владимиром[39].

Если бы Петр I с бесовской энергией не приучал искусственно русских к пьянству и табаку (к примеру, посетителям петровского музея в его «парадизе» на чухонских болотах выдавалась бесплатно стопка водки), Россия была бы еще более трезвой страной.

«В промежутке между Кокуем и смертным одром, – пишет о Петре Солоневич, – пьянство шло практически непрерывное. Так что французы, наблюдавшие Петра в Париже, были искренне изумлены: когда же эти люди работают?.. Петр вообще не работал: он суетился. И хотя, по Пушкину, он “на троне вечный был работник”, но для работы у него за вечными разъездами и таким же вечным пьянством просто технически не было времени и не могло быть»[40].

[kutuzov-bp.ru]