Сканирую книжку Грациози.Обсуждения приветствуются.
ФОН
Общий фон нашей истории создавался, с одной стороны, силой и традициями Российского имперского государства, с другой - силой и автономным движением имперской деревни, особенно после 1861 г.
Рамки данного очерка не позволяют рассмотреть первое, однако о втором необходимо сказать несколько слов, поскольку за последние два десятилетия ряд исследований, посвященныx великой реформе и ее последствиям, существенно изменили традиционную картину, с ее все беднеющими и беднеющими крестьянами, задавленными налогами и индустриальными проектами Витте. Хотя негативные стороны реформы и индустриализации «свepxy~, а также злобные чувства и подлинные страдания, вызванные ими в деревне, нельзя отрицать и не следует недооценивать, мы имеем сейчас гораздо более ясную картину того, какая энергия и какой мощный импульс таились в освобожденном крестьянстве.
Все заслуживающие доверия индикаторы указывают в том же направлении. С одной стороны, мы видим демографический взрыв, массовую скупку помещичьих земель, рост производительности сельского хозяйства, жизненного уровня и доходов населения у большинства крестьян.
С другой стороны, видим активное участие крестьян по их собственной инициативе - в процессе модернизации. Об этом свидетельствуют положительное отношение к грамотности, бурное развитие кооперативов, число которых выросло с 1600 в 1902г. до 35000 в 1915г., деревенское происхождение большинства новых городских слоев - разумеется, рабочих, но и торговцев, и купцов (в Петербурге 1910г., например, из 1 млн 900 тыс. жителей 1 млн 310 тыс. были крестьяне и бывшие крестьяне, а в Москве 1914г. они составляли 82 % населения). Эти недавно урбанизированные люди сохраняли со своими селами тесные связи: устойчивых городских трущоб в Российской империи было сравнительно мало, чрезвычайно часто совершались поездки из города в село и обратно и т. д.
В итоге накануне революции, когда почти 83 % населения Империи еще проживало в сельской местности, деревня накопила огромную энергию, заключенную в традиционную, пирамидальную демографическую структуру Империи, с ее миллионами молодых людей преимущественно крестьянского происхождения.
Это накопление, однако, протекало, по крайней мере отчасти, в правовых, нормативных и культурных рамках так называемых «особых условий крестьянской социальной структуpы~.
Данные особенности с 80-х гг. поддерживались попытками государства «изолировать или сегрегировать российское крестьянство как от гражданского общества, так и от политического ядра ... ради гарантии политической стабильности~.
Эти усилия, которые не могли помешать активному участию крестьян в социальных процессах, имели парадоксальный результат: усиление автономного движения деревни. Они усилили также, несмотря на растущее влияние Партии социалистов-революционеров (ПСР) и наряду с ним, ощущение крестьянами своей «инакости~ в политической сфере. М.Конфино отметил взаимное недоверие и вражду между крестьянами и государством как характерную черту российской истории. И хотя столыпинские реформы действительно некоторым образом проложили пути в деревню (многие крестьяне быстро научились использовать их к своей выгоде), до войны крестьянство по-прежнему отождествляло государство с налогами и военной службой и считало его «чуждым организмом, глухим к их понятиям права и справедливости~ .
Фактически, как я уже говорил, рассказ о конфронтации между государством и крестьянством можно вести от начала нашего столетия, от лавины мощных и неожиданных крестьянских восстаний 1902 г. -в российской и украинской черноземной полосе. Многие из великих лидеров мятежей 1918-1921 ГГ. от Махно до Антонова - впервые появились на сцене в 1905-1907гг., а украинское ГПУ в 1930г. отмечало, что сопротивление коллективизации часто возглавляют те же села, которые отличились в 1905 г. или дали до 1917 г. необычайно высокую долю социалистических кадров .
Взаимосвязь между тем, что проф. Данилов назвал русской аграрной революцией 1902-1922гг., и тем, что я предлагаю называть крестьянской войной в СССР 1918-1933г., представляет собой поэтому многообещающее поле для исследования.
Еще более вероятным кажется, что те, кто остался на обочине бесспорного социально-экономического прогресса, инициированного реформами, сотни тысяч безземельных озлобленных крестьян, скитающихся на просторах империи, поставляли -как пишет Данилов - рекрутов в «армию нового социального взрыва~, спровоцированного мировой войной.
«Плебейская~ жестокость взрыва может объясняться предварительной маргинализацией этих людей. Однако она имеет и более глубокие корни. Несмотря на то что нельзя отрицать быструю эволюцию сельского мира накануне 1914г., необходимо все же добавить, что там по-прежнему сохранялось крепкое ядро первобытной дикости, реалистически изображенное в повестях Бунина. Вспомним, к примеру, его суходольцев,
"шутки ради заживо освежевавших помещичьего быка~. Очевидно, сильные социальные сдвиги высвободили эту «первобытность», и многие крестьяне вели себя подобно своим предкам, шедшим за Разиным или Булавиным.

Таков общий фон, на который мы должны наложить Первую мировую войну - ее, как генезис вышеупомянутой Сорокалетней войны, можно считать наиважнейшим событием века. Ряд лучших мыслителей Европы - на ум сразу приходят Кроче или Мейнеке, однако можно вспомнить и многих других, в том числе немало русских, - тут же объявили эту войну причиной катастрофического «peгpecca~ в европейской экономике и европейском обществе. Многим казалось, что сбываются мрачные предчувствия Спенсера о возможном движении истории назад, к так называемым «Boeнным~ государствам и обществам, в случае затяжных вооруженных конфликтов.
Я хотел бы подчеркнуть общую варваризацию поведения как «мacc~, так и верхушки и экономическое движение назад, вызванные данным регрессом. Последнее имело место как на макроэкономическом, так и на микроэкономическом уровне. Например, параллельно с общим усилением экономической роли государства обширные сельские районы, особенно в Восточной Европе, возвращались к практике натурального хозяйства.
Движение назад происходило и на идеологическом уровне.
Вера в превосходство государства - т. е. силы - и в экономической, и в социальной сферах разделялась многими и распространилась, пусть по-разному и в разной степени, далеко за пределы социалистических и традиционных бюрократических кругов, приведя к тому, что Э. Алеви в 1936 г. назвал «etatisation de la pensee~ (огосударствление мысли). Тут легко привести множество примеров и цитат и вспомнить имена Ратенау, Мосли, Кейнса и многих американцев, участвовавших в организации военных действий, а затем ставших крупными лидерами Нового курса. Можно также добавить, что вера в государство и в силу зачастую шла рука об руку с культом отдельных личностей, в которых видели воплощение этих двух принципов или которые выдавали себя за таковое.